Доморощенные наши прогрессисты не принимают таких явлений, и если не могут отвергнуть их существования, то относят их к разряду случаев. Им напомню я кстати следующие слова их любимца, Писарева, из его изложения системы Дарвиновой:
«Случая в природе нет, потому что все совершается по законам, и всякое действие имеет свою причину; когда мы не знаем закона и не видим причины, тогда мы произносим слово «случай», и произносим его не всегда кстати, потому что это слово никогда не выражает ничего, кроме нашего незнания, и притом такого незнания, которого мы сами не сознаем»[75]
.«Если человек чего-нибудь не знает, то он в одну минуту или выдумает что-нибудь, или уверит себя, что тут и знать нечего. Не знает происхождения породы, значит, и не было никакого происхождения, всегда была порода с тех пор, как мир стоит; не знает развития породы – значит, и нет никакого развития: все породы неизменны и неподвижны. А живая-то жизнь сейчас тут же и прихлопнет человека, и уличит в безтолковом и самонадеянном вранье неопровержимыми фактами»[76]
.Которые здесь и представляются.
Собрание таких фактов, (иные в нескольких экземплярах), убеждение в их действительности, историческом, так сказать, существовании, заставит, надеюсь, задуматься всякого безпристрастного, непредубежденного человека, который ищет истины, без задних мыслей.
Вместе с сим я прошу тех читателей доставлять мне такие факты, какие кто знает по собственным наблюдениям, или полученным достоверным сведениям.
Предчувствия
Во время царствования императрицы Елисаветы Петровны тайный советник Василий Никитич Татищев, по ложным на него доносам, жил под стражею в своей подмосковной вотчине Клинского уезда, в селе Болдине, при котором находились сенатской роты солдаты для стражи. С ним жил внук его, Ростислав Евграфович Татищев (от которого я, говорит описатель, сие повествование слышал). Сей Василий Никитич, почувствовав слабость своего здоровья, писал к сыну своему Евграфу Васильевичу, находившемуся тогда в Москве, чтобы он приехал к нему в Болдино с первой тогда его женою, для отдания ему последнего долга.
Накануне своей смерти Василий Никитич поехал верхом, взяв с собою и вышеописанного своего внука верхом же, к слушанию Божественной литургии в приходскую церковь, находящуюся в трех верстах, в селе, куда приказал явиться мастеровым людям с лопатками.
По отслушании Литугии, взяв священника на погост, показал ему, где лежат тела его предков и родителей, и, избрав порожнее подле их место, приказал рабочим людям готовить для себя могилу. Возвращаясь, он хотел было опять сесть на лошадь, но не был в силах, а сел уже в одноколку и с вышеописанным же своим внуком, приказав священнику на завтра приехать к себе для исповеди его и со Святыми дарами, и так же, – чтобы пригласить с собою священников, назначая сам оных для соборования его маслом, и потом возвратился домой. Там нашел присланного из Петербурга курьера с указом от Императрицы, что он найден невинным, и прислан ему орден св. Александра Невского. Василий Никитич, написав благодарственное письмо к Государыне, отослал орден назад потому, что уже приблизился конец его жизни, и отпустил присланного. Тогда же снята была находившаяся при нем стража.
В вечеру, когда по обыкновению пришел к нему повар француз для получения приказания, что готовить на следующий день, то он сказал повару, что «уже я более не хозяин ваш, но гость, а вот хозяйка, – указывая на свою невестку, Евграфа Васильевича жену, – она тебе прикажет, что надобно», – промолвил, что теленок начат, и есть из чего готовить.
На следующий день священник со всем причтом в назначенный час прибыл, исповедал его и причастил Святых Таин.
После сего Василий Никитич приказал призвать сына своего Евграфа Васильевича с женою, и с сыном их Ростиславом Евграфовичем, простился с ними, сделал им некоторые приказания и наставления; призвал всех находившихся при нем людей, простился и с ними, наконец, приказал начать действие соборования маслом, и при чтении седьмого Евангелия скончался на 76 году жизни своей, приказал наперед, что когда приметят, что его душа будет расставаться с телом, то чтобы не делали никакого шуму, дабы не продлить мучения тела, когда оное расстается с душой.
Когда хотели снять с тела мерку для делания гроба, то столяр объявил, что он уже, по повелению покойного, давно сделан, под который ножки он, покойный, сам точил.