Простая речь о мудреных вещах

Легко можно подумать другому, что это один мой вымысел, или действие фанатизмом разгоряченного воображения, то есть, что я обманываю или обманываюсь невольно, – но вот доказательство противного: во-первых, коротко знающие меня люди, – разумеется, однако ж, такие, с коими я много беседовал один на один, и с коими имел время говаривать, что называется, и дело и безделье, – уже весьма давно слыхали от меня по временам о сих родящихся во мне мыслях, которым я всегда удивлялся. Неужели ж около десятков двух лет, все намеривался я, приготовлялся совершить свой обман, и обман бесполезный? Во-вторых, я теперь совершенный в душе моей христианин: но, к стыду моему, должен признаться, что весьма недавно достиг постепенно сего благополучного состояния; в тридцать же два года, в тридцать шесть, даже в сорок, я еще был волтерист, и Орлеанская девица была карманная моя книжка. Следовательно: если и лгу теперь для защиты (могут сказать) образа моих мыслей, и для подтверждения в других мнениях о чудесносности, то я спрашиваю: на что ж я лгал тогда, когда ложь моя могла служить опровержением тогдашней моей системы? Если бы воспаленное мое воображение верою и могло бы проводить меня теперь в заблуждение, как некоторые могут думать: то тогда оно было холодно. Лексикон рассудка (Dictionnaire de la raison) или паче – безрассудка, Волтеров, воспалить его был не удобен.

Итак, пускай господа вещесловы и душесловы (phigiologistes et psichologistes[86]) растолкуют рождение сих чудесных моих мыслей; а я, до ясного их разрешения, принужден думать, что есть духи-хранители человека.

Всякий ли из нас такого имеет, об этом я судить не могу, но верю, что у меня такой есть; да думаю и многие бы в том удостоверились, ежели бы сообразили и подумали хорошенько обо всем, с ними случившемся в жизни. Невозможно, чтобы мы только двое со стариком Сократом пользовались этим особенным преимуществом: ибо что я в сравнении с Сократом? – верно и другие им пользуются, но многие, может быть, не замечали. Если же нет духов-хранителей, то должна быть в душе человеческой некая особенная сила, не зависящая ни от приобретаемых познаний, ни от опыта. Без духов-хранителей она токмо одна удобна родить подобные мысли.

За сим г. Бахтин передает четыре вышепомещенных рассказа и заключает:

Если, говорю я, присовокупить сии четыре обстоятельства к тому, что объяснено мною о родившихся при просыпании моем иногда мыслях, кто бы, на моем месте, не поверил бытию духов, охраняющих человека? Буде я и совершенно заблуждаюсь, – по крайней мере винить меня не можно. Но я благодарю Бога за таковые подобные сим в других отношениях случаи! Сколько раз я чудесным Его промыслом был избавлен от погибели![87] Если бы их исчислять и описывать, то надобно бы еще писать столько же, или вдвое больше. Но все сие вместе сделало, что я постепенно из величайшего вольнодумца, каковым был в молодости, стал христианином; а советы мудрых и полезное чтение утвердило и утверждает меня более и более в образе моих мыслей и вере.

* * *

Атеист или материалист будет, конечно, на все, много теперь написанное, отвечать, что все то произвел случай; но я ему скажу наперед сказочку:

Один человек ничему не удивлялся и имел обыкновение отвечать, когда ему рассказывали про какое-либо удивительное дело, движение, искусство, проворство, и тому подобное: «Это ничего не стоит; это привычка». Ему некто в шутку рассказывал про штукаря, и, между прочим, что будто сей пролез сквозь обыкновенное кольцо, снятое у одного зрителя с мизинца; ничего не стоит, отвечал он, это привычка. Куда как материалисты, по-моему мнению, бывают часто подобны сему не удивляющемуся!

* * *