Простая речь о мудреных вещах

Мне случилось познакомиться с Касимовским мещанином Иваном Сергеевичем Гагиным. Он зашел ко мне, по пути из Касимова в Петербург, в начале сороковых годов, с предложением рисунков Касимовских древностей. Разговорись с ним, я узнал, что у него есть и другие материалы для Истории и Археологии. «Не с вами ли они?» «Со мною». «Привезите их ко мне, – я желал бы пересмотреть». «Извольте». И на другой день он привозит ко мне большую папку с рисунками, чертежами, и разными записками. Перебирая их, я нахожу адрес ему, подписанный священниками, служебными лицами гражданскими и военными, многими дворянами, купцами и другими жителями города Касимова, адрес, в котором все они свидетельствуют Гагину глубочайшее свое почтение и благодарность за труды, на пользу их предпринимаемые. Адрес был подписан слишком за 20 лет, нигде не был оглашен, следовательно, имел полное право на доверенность. Он возбудил мое участие, и я выразил желание узнать подробности о жизни примечательного человека, который приобрел такое общее уважение. Вот что я узнал. Гагин в молодости (тогда ему было около 70 лет), имел значительное состояние, вступил в товарищество с одним приятелем, который обманул его и завладел под каким то предлогом фабрикою, построенной на общий капитал. Гагин лишился всего состояния и решился утопиться. Вышел за город, но на первом месте, где он остановился, река оказалась недостаточно глубокою; далее он увидел баб, полоскавших белье, наконец, он выбрал место, где никто не мог его видеть. Занес было уже одну ногу в воду, как вдруг послышался ему какой-то внутренний голос: «Что ты делаешь, ты хочешь погубить себя». Вся прошедшая жизнь осветилась перед ним: он увидел земную суету и решился думать только о Небе и посвятить себя на службу общества без всякого вознаграждения. С тех пор он начал служить всем, кто имел в том нужду, и так проводит время до сих пор и считает себя совершенно счастливым.

У меня началась с ним переписка. Возвращаясь из Симбирска в 1845 году, я нарочно заезжал в Касимов, чтобы увидать Гагина на поприще его действий, но не застал его в живых; незадолго пред тем он скончался.

Чье-то участие в нашей жизни Из записок Ф.П. Лубяновского[88]

«…Приняв приказание от генерала, я побежал на квартиру (в Бресте) и лег спать. Вдруг пришло мне на мысль, будет ли у меня завтрак, и моя, тогда по обезьянству, любимая овсяная каша на сливках. Между этой мыслью и ленью встать и спросить денщика, поднялась во мне такая борьба, что не только не мог заснуть, но просто в пот меня бросило; с досады я вскочил и вышел спросить о своей каше; спросив, не успел оборотиться, слышу, что-то обрушилось; прибежал денщик со свечою, и что же? – В комнате, где я лег спать, потолок обвалился, и доски свисли концами прямо на дорожную подушку, на которой за минуту перед тем лежала голова моя. Возов двадцать вывезли песку, глины и всякого хлама из развалины, пока то дорылись до моей дорожной подушки. Очевидный перст милосердия Божия! Странным покажется, что пошлой овсяной каше суждено было спасти меня от неминуемой смерти.

В немецкой книге «Ahnungs Yermцgen» и во многих других есть разные толки на подобные случаи. Душе человеческой, в каком то ее состоянии, присваивается какая-то способность предчувствовать и предугадывать. Я плохо понял все эти психологические толки и держусь в простоте сердца веры в милосердие Господа, Спасителя нашего, долготерпящего и призывающего нас к покаянию. Души человеческие так дороги Ему, Искупителю нашему, что для спасения их, где-то сказано, Он посылает воин небеcных».

Из записок старинных, доставленных мне г-ном Благово

Между 1768 и 1769 годами зимою, не упомню месяца и числа, в Санкт-Петербурге в Сухопутном Кадетском корпусе сделался в поварне пожар, от которого бы неминуемо все мы малолетние сгорели, потому что оный случился в самую полночь, ежели бы особенным чудным образом не открыл оный следующим образом: в самую полночь, когда все находились в глубоком сне, находящийся тогда швейцар слышит голос: «мы горим!». Он пробуждается, поднимает голову с постели и осматривает, нет ли кого, и, не видя никого, опять лег. Слышит вторично голос: «встань, мы горим!» Он встал, перетревожившись, и везде осматривает, где можно, даже и за печкою – нет ли кого, но и вторично никого не находит, и, почитая пустым воображением, опять ложится. И в третий раз слышит голос: «да что же не встаешь? встань, мы горим!»