Простить и поверить (СИ)

Еще один глубокий вдох — и Лена аккуратно двинулась вперед. Шаг, второй… Голоса становились ближе, перекрываемые каким-то треском и стуком по металлу. Что же там происходит? И кто, кто все-таки орудует в отцовском сервисе, ничуть не боясь разоблачения, уверенный в собственной безнаказанности? Но Лена сломает эту уверенность и обрубит безнаказанность. Осталось всего ничего до входа в ремонтный зал. Только заглянуть в приоткрытую дверь…

Она не слышала шагов и не почувствовала опасность. Но в спину что-то ударило с такой силой, что жгучая боль в секунду заполнила все тело, и дыхание прервалось, и ноги подогнулись. На какое-то мгновение леденящий ужас сковал все члены — и следом Лена упала в бесчувственную темноту…

Глава 19

У Кира сегодня был последний учебный день, но по дороге от школы к сервису Дима думал не об этом. По-хорошему говоря, он вообще ни о чем не думал, только боролся с бессмысленным, но совершенно адским нежеланием идти на работу. Такого с ним еще не случалось. Не сказать, чтобы Дима до писка любил водить буровую установку или греть стул на входе в охраняемый объект, но зубами при мысли о неотвратимости нового трудового дня не скрипел. Даже когда шел с абсолютной уверенностью, что будет уволен, в душе колыхался какой-то азарт и желание испытать судьбу.

Сегодня не было ни азарта, ни огня. Все эмоции Дима истратил в предыдущие двое суток, успев за это время так достать собственного сына, что тот психанул и пообещал купить отцу боксерскую грушу, чтобы тот на ней вымещал свою дурь. Дима и сам понимал, что перегибает со своими цепляниями, но объяснить ничего не мог. Да и что тут объяснишь, когда душу сгрызает ревность, а Дима не может даже напиться, чтобы хоть ненадолго ее приглушить, потому что в любой момент к ним могут заявиться грымзы из службы опеки и отнять у него Кирюху? Найти бы Жнеца и доходчиво ему объяснить, чтобы держался от Ленки подальше, да тот нынче заявление о побоях может и не забрать, а для Кирюхи это снова означало путь в детский дом.

Абсолютно патовая ситуация, с которой Дима не мог справиться.

Ему надо было отпустить Черемуха, внушить себе, что у них никогда и ничего больше не будет, относиться к ней, как к бывшей однокласснице, коих у него еще полтора десятка человек, но проще было выбраться живым из черной дыры, чем заделать таких даже размеров дыру в сердце.

Черт, и сдалась же ему эта пигалица с норовом, как у необъезженной кобылы! Ведь и сейчас при желании Дима мог получить любую девчонку — да только не было этого желания! Особенно с тех пор, как Ленка Черемных снова возникла на его пути. И весь этот путь оказался дорогой к ней. И Дима напрасно себя уговаривал идиотскими охотничьими стереотипами, в которых интерес к объекту вожделения пропадал сразу после постели. Никакая постель не удовлетворит эту жажду Ленкиной взаимности. Ему просто жизненно необходимо было видеть нежность в ее глазах, слышать о том, как ей хорошо рядом с ним, ощущать и ее желание и чувствовать, что он ей нужен — он один и нужен на всем этом чертовом свете!

Но позавчера Ленка слишком явно дала понять, что этому никогда не бывать, что у нее на уме другой и что этот другой пользуется у нее куда большим уважением и доверием, чем Дмитрий Корнилов. И ему следовало это принять и стать ровно тем бывшим одноклассником, кем он для Ленки и был все это время. Просто существовать где-то — словно бы рядом, но по-настоящему — в параллельной Вселенной. Просто дежурно здороваться и столь же дежурно прощаться, пока все та же судьба не разведет их дорожки в разные стороны окончательно.

И пока все действительно не будет кончено. Потому что сейчас вопреки всем доводам, наблюдениям и выводам Дима жаждал только одного: снова завоевать свою Черемуху, завоевать, как двенадцать лет назад, и больше никогда не отпускать! И не имело значения существование Жнеца и всех остальных мужчин в ее жизни! Ленка всегда принадлежала ему, а он дарил ее какому-то хрену лишь потому, что не мог договориться с собственной совестью! А если Ленке будет с ним плохо? Жнец же никогда не оценит настоящую Черемуху: иссушит, сломает, выпьет все соки — и оставит умирать без всякой жалости. И Дима собирался ему это позволить?

Тогда он просто трус и дерьмо, и все, что с ним случилось, заслуженно. Расплата за первую трусость, когда он слишком долго собирался рассказать Ленке про спор со Жнецом. За вторую несчастья накроют с головой, но вовсе не страх заставлял сейчас перечеркивать все, что придумалось за последние сорок восемь часов. Дима должен был еще раз испытать судьбу — прямо, открыто, предложив Ленке себя, как в юности. Если пошлет — что ж, она хотя бы будет знать, что ничего не сгорело, а он, быть может, научится все же говорить о том, что было на самом деле важно. Отличный первый шаг на дороге к возрождению. А возрождаться уже было пора.

Тем более что этого безумно хотелось!