ПОВЕСТИ

ВОЗЛЮБИ БЛИЖНЕГО СВОЕГО

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

С широкого крыльца, на котором валялись плотницкие инструменты, неторопливо, с достоинством сошел похожий на подростка мужчина лет сорока. Был он в заштопанном тренировочном костюме с пузырями на коленях, в старых парусиновых полуботинках; густые, остриженные «под бокс» волосы, смоченные водой, слегка оттопыривались. Спокойный взгляд, рассеченная губа, перебитый, сплющенный нос — все это позволяло думать, что он если и не отчаянный храбрец, то, во всяком случае, человек решительный, уверенный в своей силе. Сунув Ветлугину твердую, в мозолях, руку и назвав себя, мужчина окинул взглядом два больших чемодана и легко понес их в здание школы.

Никакой другой поклажи у Ветлугина не было, и он уныло подумал, что ящик, по-видимому, придется тащить самому. В нем были книги — его главное достояние. Он начал собирать их четыре года назад, когда поступил в пединститут, и теперь его личная библиотека насчитывала сто пятьдесят шесть томов, среди которых было восемь собраний сочинений.

Ветлугин уже изрядно намыкался с этим чертовым ящиком. Когда требовалось поднять его, подзывал носильщика или просил кого-нибудь подсобить. До крыльца ящик можно было дотащить волоком, а вот как поднять? Ветлугин решил подозвать первого встречного, но не увидел ни одной живой души.

Село казалось вымершим. Грузовик, на котором он приехал, давно укатил; пыль, густая, горячая, осела на проезжей части, покрыла еще одним слоем придорожные лопухи, жесткую крапиву. Солнце висело прямо над головой, по лицу тек пот. Около разместившейся наискосок от школы чайной — небольшого строения с затейливо намалеванной вывеской, с марлевой кисеей, облепленной мухами, — сиротливо стоял грузовичок, серый от пыли. Школа была одноэтажной, бревенчатой, вытянутой по фасаду; щели между рассохшимися бревнами были тщательно проконопачены; щербины на каменном фундаменте замазаны глиной. За школой виднелась волейбольная площадка, турник, гимнастическое бревно с прислоненной к нему вместо лесенки доской с набитыми на нее деревяшками. Чувствовалось, директор школы — человек умелый, хозяйственный. Ближайший дом был метрах в ста от школы, хоть находилась она в самом центре села. По обе стороны дороги пролегали овражки — не очень глубокие и не очень широкие, с перекинутыми через них кладочками и бревнами с протоптанными тропинками. С одной стороны к селу вплотную подступала тайга, с другой — речка, скошенный луг, пожня, а еще дальше темнели сопки, поросшие казавшимся издали синим лесом. Сопки уходили уступами вниз, и Ветлугин понял, что село расположено на возвышенности. Среди сопок петляла, то появляясь, то исчезая, дорога. Окутанный пылью, словно жук, полз грузовик — тот самый, на котором приехал Ветлугин.

Стерев с лица пот, он вдруг с тоской вспомнил, что Москва, родной дом, мать — отсюда далеко-далеко, что скорый поезд шел до Хабаровска девять суток; потом пришлось провести бессонную ночь в общем вагоне местного поезда, глотать пыль в кузове попутного грузовика — в кабине сидела женщина с ребенком.

В краевом отделе народного образования не скрывали, что учителей не хватает, что в той школе, куда направляют Ветлугина, никогда не было преподавателя русского языка и литературы с высшим образованием, на все лады расхваливали село, пообещали две ставки, приличную квартиру и прочие блага.

Все это было заманчиво, но сейчас, стоя на солнцепеке, Ветлугин искренне жалел, что не отвертелся от работы в Хабаровском крае. Он мог бы сослаться на фронтовое ранение: в груди до сих пор сидел малюсенький осколок, вызывающий временами сильную боль. Врачи обследовали Ветлугина часто и дотошно, но удалить осколок почему-то не предлагали. Вместо этого делали профилактические уколы, велели носить при себе обезболивающие таблетки, запретили курить, напоминали, что он не должен поднимать тяжести, бегать, одним словом, переутомляться. Ветлугин понимал: осколок их очень тревожит. Во время приступов, покрывшись горячим потом, он кричал от боли; когда боль стихала, лежал обессиленный, чувствуя, как остывает пот и стягивается кожа.

Предаваться грустным размышлениям помешал мужчина — на этот раз он резво сбежал с крыльца; его волосы подсохли, торчали как иголки.

— Виноват, — сказал он, подойдя к Ветлугину. — Планочка в коридоре отскочила — пришлось молоточком постучать.

— Жарко, — пожаловался Ветлугин.

— Жарко, — согласился мужчина. С неожиданной легкостью приподнял ящик, повелительно крикнул: — С другого конца хватайте!

Бессонная ночь доконала Ветлугина. Он нагнулся, просунул под дно ящика пальцы, напрягся и сразу почувствовал — кольнул осколок и гнутся колени.

— Полегоньку, полегоньку, — прохрипел мужчина и, оглядываясь, стал пятиться.

Ветлугин сделал два шага.

— Передохнем!

Мужчина опустил ящик, удивленно посмотрел на Ветлугина.

— Чего там?

— Книги.

— Пособия?

— Художественная литература.

— Это хорошо! В школьной библиотеке книжек мало.