Просто жизнь

Галинин приехал в это село с тайной надеждой найти покой, жить тихо, незаметно. В церкви в тот день шел ремонт. Бригада шабашников, беззлобно переругиваясь, обшивала тесом звонницу; стучали топоры, повизгивала пила, пахло масляной краской и свежей стружкой. Дом, в котором ему предстояло жить, уже был готов. Лиза утомилась в дороге, присела на крыльце, и он один обошел пустые, светлые комнаты, представил себе, где будет божница, книжные полки и все прочее. Высунувшись в окно, окликнул жену. Она устало улыбнулась, и Галинин с тихой радостью подумал, что господь дал ему в жены слабенькую, но очень славную юницу, что теперь, когда все плохое осталось позади, он посвятит себя только богу, и ничто мирское не омрачит его уединенную жизнь. Поздно вечером прибыли вещи, и первые дни Галинин провел в хлопотах, доставивших ему много приятных волнений. Оберегая жену, он старался сделать все сам. Лиза благодарила его то взглядом, то улыбкой, и отец Никодим чувствовал себя самым счастливым человеком.

Жизнь сельского священника оказалась совсем не такой, какой она представлялась в мечтах. От мирской суеты не удалось скрыться: в церковь приходили с жалобами, просьбами; на исповедях Галинин выслушивал признания, от которых леденела кровь; иногда казалось: село наполнено глухим ропотом, криками и мольбами. Но именно на исповедях он учился понимать людей, сострадать им. Часто Галинин ничего не мог сделать — только утешал, ссылался на Христа, который терпел и людям велел терпеть. Бывали случаи, когда то или иное дело легко мог уладить председатель сельсовета. Однако отец Никодим ни разу не посоветовал прихожанам обратиться к властям, был убежден, что поступает правильно, что этим людям должен помочь бог. Но бог почему-то не помогал тем, кто нуждался в помощи, и в душе Галинина возникли сомнения.

Лиза что-то пробормотала во сне. Он на цыпочках подошел к ней, поправил простыню, снова вернулся к окну. Потянуло прохладой, листья на деревьях шевельнулись, и Галинин подумал: «Погода скоро переменится, жара спадет, станет легче дышать». В памяти помимо желания оживало прошлое, хотелось понять, почему избавление от смерти он воспринял тогда как чудо. «Может, и в самом деле мне просто везло?» — подумал Галинин и тотчас пробормотал:

— Боже милостивый, прости мне мои мысли…

Через несколько мгновений, будто наяву, он увидел собор на пыльной площади, по которой с утра до вечера громыхали подводы; извозчики, понукая коней, рассекали воздух длинными ременными кнутами. Позади собора теснились дома. В самом добротном — двухэтажном, деревянном — жил когда-то настоятель собора суровый и строгий отец Андрей, осужденный и сосланный в Соловки за то, что в своих проповедях он предал анафеме большевиков. Его многочисленные домочадцы разбрелись кто куда, в дом въехали рабочие и служащие, и среди них мать Галинина — учительница. Из всех домочадцев бывшего настоятеля в доме осталась только его жена Ольга Ивановна, белокурая, чуть сгорбленная женщина с печальными глазами. Ей отвели самую маленькую комнату в конце коридора. Жила она одиноко, можно сказать, незаметно, где-то работала, но где и кем — это никого не интересовало. В свободное время Ольга Ивановна музицировала — тихо наигрывала на пианино ноктюрны Шопена или что-нибудь другое, обязательно грустное. Когда в соборе устроили клуб, жена бывшего настоятеля стала ходить в церковь, расположенную на самой окраине Ярославля. Всегда опрятно одетая, молчаливая, она казалась Галинину не такой, как все, а почему не такой, он не мог объяснить. Мальчишки, кривляясь и гримасничая, показывали ей язык, взрослые называли блажной, мать Галинина старалась не общаться с ней, а он жалел ее, часто думал: «Она несла свой крест, верила и продолжала верить». И сейчас, стоя у раскрытого окна, он решил, что первая, еще не осознанная вера в бога, должно быть, проявилась в нем в детстве, когда он жил в двухэтажном деревянном доме на Соборной площади…

Занятый своими мыслями, Галинин увидел и услышал Ветлугина, когда тот пожелал девушкам спокойной ночи. Хотел окликнуть его и окликнул бы, если бы Леха был один. Девушек он тоже узнал. Одна из них — высокая, стройная, с пушистой косой — была очень и очень недурна, и Галинин стал вспоминать, сколько раз случайно сталкивался с ней на улицах села. Получилось — всего четыре раза. «Всего четыре раза», — прошептал он и с удовольствием отметил: помнит, как и по какой стороне улицы шла молодая учительница, во что была одета, признался себе — было приятно на нее смотреть. Вначале это не встревожило его — мало ли в жизни приятного, как, впрочем, и огорчительного, а чуть позже появилось беспокойство. «Суета», — вздохнул Галинин и, как только шаги девушек стихли, вернулся в спальню.

3

— Спи, — рассердилась Анна Григорьевна: муж вздыхал, сам не спал и ей не давал.

Василий Иванович сел на кровати.

— Искрутился, — проворчала Анна Григорьевна. — И какая муха тебя укусила?

Василий Иванович кашлянул.

— Словесник-то вон какой.

— Сами такими же были.