Просто жизнь

Послышалось шушуканье, и через несколько секунд в комнате появился высокий сутуловатый старик — в вязаной кофте, в домашних тапочках с помятыми задниками, в пенсне на тонкой цепочке. В его усах были хлебные крошки, в руке — накрахмаленная салфетка. Перехватив взгляд Галинина, старик хохотнул, смахнул с усов хлебные крошки, воровато засунул салфетку под валик дивана и этим сразу расположил к себе. Галинин решил: через несколько минут все прояснится, его опасения развеются в пух и прах, но внутренний голос предупредил: «Не очень-то откровенничай».

— Чем могу служить? — церемонно спросил доктор.

Взвешивая каждое слово, Галинин начал рассказывать о себе. Доктор слушал внимательно. Это ободрило. Галинин стал говорить откровенней, неожиданно для себя рассказал о свершившемся на фронте чуде; почувствовал — сказал лишнее, с отчаянной решимостью воскликнул:

— Я в Иисуса Христа верю! Знаю, что он жил, любил людей, творил добро.

Доктор кивнул. Он тоже верил в существование Христа, хотя и был атеистом.

Галинин воодушевился, рассказал о своем отношении к Христу, добавил, что уже два раза видел его.

— Это самовнушение, голубчик, — ласково сказал доктор. — Вы постоянно думаете о Христе, представляете себе, какой он. И вот результат — увидели то, что хотели увидеть.

— Но я действительно видел его, так же близко видел, как вижу теперь вас, — обескураженно пробормотал Галинин.

Доктор снова кивнул.

— Все правильно, голубчик. Такие видения бывали и раньше, и всегда у людей впечатлительных, нервных. А вы именно такой — это я сразу же отметил.

— Неужели я серьезно болен?

— Ничего подобного, голубчик, ничего подобного! Просто вы переутомлены, ослаблены. Ведь война, фронт — это не только физические, но и душевные перегрузки. Возможно, это скоро пройдет, а возможно, понадобится длительный отдых. Поменьше думайте о боге, Христе. — Доктор сконфуженно кашлянул. — Я понимаю, такова ваша профессия, но все же постарайтесь беречь себя.

Он выписал Галинину успокаивающие капли, какие-то таблетки, попросил приехать к нему через месяц.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Шел дождь, косо подрезая забеленный туманом воздух. Начался он два дня назад, когда тороп пригнал скопившиеся над Сихотэ-Алинем облака. Дождь то усиливался, то стихал, но небо было обложено, и все понимали — лить будет долго. Заметно похолодало. Трава была измятой и спутанной, как нерасчесанные женские волосы, цветы в палисадниках свесили нарядные головки, лепестки обуглились. Земля уже пресытилась влагой, образовались лужи, на тропинках темнели наполненные водой следы. Это рождало в душе какую-то неосознанную тоску, от которой невозможно было спрятаться или убежать. Она проникала все глубже и глубже; перед глазами возникало прошлое, и никак не удавалось определить, чего больше в этом прошлом — хорошего или плохого.

Было воскресенье. Петька читал, уткнувшись носом в книгу, иногда поерзывал на стуле, лохматил волосы, улыбался или становился очень серьезным. В эти минуты Василию Ивановичу очень хотелось узнать, про что читает сын, но он помалкивал — боялся уронить авторитет.

Василий Иванович проснулся минут пятнадцать назад, стоял в подштанниках около окна. Виднелся двор — потемневший от воды сарай, скособоченный плетень, калитка, часть огорода и улица. По стеклу стекала вода, из прикрепленного к крыше желобка лилась в кадку вихляющая струя. Ветер был сильный, порывистый, и в кадку иногда попадали только брызги. Она была уже полной — вода перекидывалась через край, устремлялась постепенно мутнеющим ручейком к огромной, все увеличивающейся луже. К деревянному корытцу, стоявшему посередине двора, приблизился селезень, погрузил клюв в размоченный водой корм и сразу отошел, оскорбленно подпрыгивая жирненьким клинушком.

Василий Иванович поскреб под мышками, побарабанил пальцем по стеклу. Покосившись на Петьку, подтянул подштанники, вздохнул, хотел было пройти на кухню — там уже гремела чугунами Анна Григорьевна, но увидел спрыгнувшего с грузовика попа, насквозь промокшего, с похожей на мочалку бородой, и, не сдержавшись, помянул черта. Петька оторвал глаза от книги, удивленно посмотрел на отца.

Поп расплатился с шофером. Откинув подол подрясника, сунул кошелек в карман, закурил и, увязая в грязи, потопал по тропинке, проложенной через огороды. «Ишь как ловко смалит. В райцентр или в Хабаровск ездил. Небось жаловался на меня», — с неприязнью подумал Василий Иванович и одновременно отметил, что еще месяц назад поп был гладкий, а теперь отощал — костист, лопатки торчат, худобу лица даже борода не скрывает. Директору уже доложили, что Ветлугин, Лариса Сергеевна и Валентина Петровна были в церкви. В понедельник он собирался вынести им порицание, но еще не решил — публично или в кабинете. Надо было посоветоваться с женой.

— Пожаловал! — напустилась на него Анна Григорьевна. — Десятый час, а он еще в одном белье по избе разгуливает.

— Погоди, — сказал Василий Иванович. — Поговорить надо.

— Надень штаны — тогда и говори!