Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

Немного неприятно стало. Замелькали мертвые лица: Валька, Антошка, Мишка… Потом Владик и его парни — в гробах, словно космонавты в ложементах. Стряхнул уныние только у родной калитки.

— Знаешь, я, пожалуй, сразу обратно, — решила Аля. — Не охота рассиживаться. Очень уж у тебя сестрица…

Действительно, во дворе орудовала Зинка. Пользуясь тем, что не было дождя, она выбивала половики, развесив их поперек двора на бельевой веревке.

— Я никуда тебя не пущу, — сказал Серега. — Поедешь завтра утром. Точка! Ты мне нужна.

Ой, да как хорошо это у него вышло! Одним ударом всех зайцев перебил: и показал, что мужчина, и доказал, что она ему не надоела, и натуру для «Мечты» пригласил.

— Черт с тобой. — Аля улыбнулась, хотя и чуть-чуть натянуто.

Зинка ничего не сказала, только крепче вдарила половик.

— День добрый, труд на пользу! — промолвил Серега как можно отчетливей.

— Спасибо, — от Зинки прямо-таки палило негодованием.

Серега взял Алю за талию — демонстративно.

— Ой, как пыльно! — произнесла Аля явно в провокационных целях. Разумеется, Зинка так влепила хлопалкой по коврику, что подняла целую тучу пыли. — Злая, как мегера. — Аля, однако, была довольна. Вошли в дом.

Домовитов валялся на диване и читал затрепанный номер «Роман-газеты» — «Дети Арбата».

— Здорово, — кивнул он, — вернулись, значит… Мы тут в клуб опять сходили, в пятницу. Думали, задержался, а говорят, на похороны уехал. Ну и как?

— Похоронили, — ответил Серега.

— По телику ни черта, решил вот почитать. И тоже дребедень оказалась, в сон клонит. Одно спасибо, билеты уже купили. На восемнадцать сорок. Сегодня и едем.

Сереге отчего-то вспомнились рассуждения деда Валентина насчет того, что он может разглядеть, кто «полковник», а кто «майор». «Интересно, — подумал Панаев, — а Домовитов кто? Адмирал или кап-раз до скончания веку? А может, вообще мичман или главстаршина?»

— Ты уж извини, Иван, что так неловко гостей принимал, — покаялся Серега, — ладно?

— Чего там! — махнул рукой Домовитов. — Я ж не фон-барон, мне здесь вахтенных к трапу не надо. И так закатились без предупреждения. Мог ты, скажем, вовсе дома не быть? Мог! Поцеловали бы пробой — и обратно на вокзал. Это Зинаида вдруг воспылала: «Давай здесь сойдем, братца поглядим!» Ну вот и сошли. А билетики-то тю-тю! Не до Владика, конечно, — поближе, но тоже, — будь здоров. Четвертной с гаком в гальюн.

— Понятно, — сказал Серега, — но спасибо, что заехали, раз так. Когда еще увидимся?

Почему-то ему хотелось, чтобы Зинка не приезжала подольше.

Оставив Домовитова продолжать чтение, а Зинаиду выколачивать половики, пошли в сараюшку. Число 1854, выбитое на одном из столбов, поддерживавших крышу, привлекло внимание Али.

— Это дата основания? — спросила она, усмехаясь.

— Да нет, — ответил Серега, — это просто счастливое число. Первые две цифры — девять в сумме, и вторые — тоже.

— А почему не 3672? — поинтересовалась Аля.

— Потому, что у меня на экзаменах в институт был экзаменационный лист с таким номером.

— А я не помню, какой у меня был. Значит, здесь твоя мастерская? Это, значит, приготовлено для «Мечты». Можно поглядеть, что у тебя тут еще есть? Слушай, у тебя тут такие залежи.

— Выкинуть нет времени.

Аля взяла фанерку лимонно-желтого цвета, с профилями мужчины и женщины, червовым и пиковым тузами, черным черепом и зеленой елочкой…

— «Жизнь и смерть», — вздохнула она. — Все просто и ясно. Когда это сделано?

— Давно. В семьдесят шестом, наверное.

Аля вынула из кармана маленькую шариковую ручку и попросила:

— Подпиши ее с оборота и поставь 1976. Я это у тебя куплю.

Серега подписал и сказал;

— Отсюда что хочешь бери бесплатно. Могу даже «Мечту» отдать. Когда сделаю, конечно. Мне того, что я уже заработал на вас, прожить не удастся.

— Ну, это мы еще посмотрим. Это у тебя что, литье?

— Да нет, папье-маше, не ты первая накалываешься, — Серега показал, что может легко поднять полутораметровую «медную» фигуру воина в латах. Зачем он ее сделал — сам не помнил.

Деревянную девочку, в чреве которой лежали ТТ и патроны, Аля вниманием не удостоила. Зато вцепилась взглядом в «Салют Победы».

— Я тоже через это прошла, — вздохнула она. — Последняя национальная гордость великороссов — 1945 год!

— Еще был 1961, — поправил Серега, разметал стопку картин и достал оттуда яркое, но немного приторное полотнишко: Гагарин в оранжевом скафандре, в белом шлеме с надписью «СССР» сбегает с лазурного неба, перескакивая с облака на облако, а вокруг него кружат лилейно-белые голуби и взлетают к небу розы, гвоздики и ветки сирени.

— Здорово, — воскликнула Аля, — это какой год?

— Шестьдесят третий, — как-то виновато потупился Серега. — Я тогда письмо Келдышу писал, чтобы в космонавты взяли.

— Ты тоже хотел, чтоб были цветы, голуби и слава?

— Я хотел на Марс. Мне казалось, что если меня возьмут и начнут готовить, то как раз успеют. Наивность, конечно.

— А зачем тебе на Марс?

— Наверное, марсиан хотел увидеть. Тоща ведь еще не знали, что он пустой.

— И все? Ну а орден Героя, бронзовый бюст — не хотел?