Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

— Да что мне в конце концов, — вздохнула Зинка. — Кошка бросила котят, пусть гуляют, как хотят.

Кулак Домовитова поощрительно разжался. Дальше обедали молча. Странно, но Сереге стало жалко Зинку. Возможно, здесь, перед ним и Алей, она разыгрывала какую-то роль, пыталась создать образ волевой, властной и хозяйственной женщины, похожей на ту, какой была когда-то их мать. Домовитов, из каких-то свою соображений, до поры до времени благодушно позволял ей быть такой. Может быть. И ему самому захотелось предстать перед братом жены эдаким ленивым, сонным мужем-подкаблучником. Однако теперь „спектакль кончался. И выяснялось, что это он хозяин,' отец-командир, грозный, здоровенный мужик, который небось и личный состав, и семейство держит в ежовых рукавицах, и от его голоса по корабельной трансляции чайки на палубу валятся. А Зинка, поиграв в командиршу, превращалась в обычную, замотанную делами бабу, которая вот-вот станет бабкой. И ей приходится до блеска драить квартиру, готовить обед или ужин, слушать надоевшие разговоры о морских делах и по три-четыре месяца жить без мужа. Да еще и получать, того гляди, вот этим кулачком по загривку, если вдруг Домовитову доложат, что она как-то раз сходила в кино с каким-то гражданином.

— Ну, пойдем работать! — произнес Серега, взял Алю за локоть и повел в сарай.

Снова влезши в тряпье и халат, протерев отмокшие кисти, он взялся за волосы и лицо парящей фигуры. Здесь ему потребовался эскиз, сделанный до обеда. Для мелких деталей понадобились тонкие кисточки. Аля, хорошо знакомая с техникой живописи, все же постоянно удивлялась, как этот чудо-Панаев одним небрежным мазком, сделанным как бы случайно, вдруг меняет выражение лица ее нарисованного двойника. Причем это лицо было заметно непохоже на карандашный эскиз. Цвета делали его и более рельефным, и придавали большую выразительность, и, что самое удивительное, делали его неземным. Если на эскизе Аля видела более-менее точную копию самой себя — то есть живой, плотской, зажмурившейся отчего-то женщины, то на полотне рождался некий совершенно иной образ — аллегория, символ, фантазия. В то же время фигура «Мечты», а теперь и ее лицо, казались даже более реальными, чем оригинал. На фоне белой грунтовки эффект кажущегося выхода фигуры из плоскости был уже достаточно велик, и Але даже показалось, что на более темном фоне он снизится. Однако вслух она произнести ничего не решалась. На ее глазах творилось чудо. Ей не хотелось даже на секунду отвлечь на себя его внимание. Пусть творит!

Отвлекли Серегу только Домовитовы. Они покидали этот не слишком гостеприимный дом и постучали в дверь сараюшки.

Серега и Аля вышли.

— Ну, прощайте, — проговорила Зинка, — не увидимся долго.

Серега поцеловал ее в щеку, получил ответный помадно-пудреный поцелуй, кое-как оттертой керосином рукой пожал лапу Домовитова и сказал:

— Семь футов под килем! Правильно сказал?

— Правильно, — одобрил Домовитое, — хотя для моей посуды это маловато. Очень солидная коробка… Не поминайте лихом, живите дружно. На вокзал с нами не ходите. Сами дойдем.

— Я вас подвезу, — предложила Аля. — Ужас, что у вас за чемоданы. Грузите в багажник! И не упирайтесь, товарищ капитан первого ранга!

Мигом довезли Домовитовых до вокзала, сбросили на перрон и даже хотели было подождать с ними поезда, но кап-раз чего-то замежевался, засмущался и заставил Серегу с Алей вернуться домой.

До вечера Серега дописал лицо. Аля долго и прямо-таки зачарованно глядела на эти знакомые и незнакомые черты. Видимо, ей очень нравился созданный Серегой образ, но подходящих слов у нее не было. То есть слова обычные, затертые-заштампованные, конечно, имелись, но произнести их было стыдно.

— Слушай, — приняв серьезную, даже какую-то профессиональную мину, спросила она, — как я понимаю, фон ты будешь делать не сегодня — подождешь, пока застынет краска?

— Да, — кивнул он, — даже, может быть, и не завтра. Мне ведь еще нужно будет убедиться, что все легло как надо. Хорошо вот, сейчас осень, мухи сдохли, тараканы в тепло ушли. А летом, знаешь, в этой сараюхе кто только не живет! Однажды у меня по холсту с краской целая банда тараканов прошлась. Такой орнамент изобразили — во! Сейчас покажу.

Серега порылся в куче своих полотен и выкопал. Нежно-зеленый фон картины был испещрен таинственными кривыми, ломаными линиями, пунктирами — отпечатками тараканьих следов.

— Это сюр! — взвыла от восторга Аля. — Это Клингельман возьмет за десять тысяч — не меньше!

— Господи, — взялся за голову Серега, — да что они там, кретины, что ли?