Если говорить конкретно о взрыве преступности 1960-х годов, даже общеизвестных фактов достаточно, чтобы опровергнуть теорию коренной причины. Это было десятилетие укрепления гражданских прав и экономического бума: влияние расизма резко падало (глава 15), а низкие уровни неравенства и безработицы тех лет вызывают сегодня ностальгию[501]
. 1930-е, напротив, были десятилетием Великой депрессии, дискриминационных законов Джима Кроу и ежемесячных линчеваний, но общий уровень насильственных преступлений резко снижался. Теория коренной причины была окончательно искоренена, когда события приняли абсолютно неожиданный для всех оборот. С 1992 года уровень убийств в США быстро падал, несмотря на усиливающееся неравенство, а в годы Великой рецессии, начавшейся в 2007 году, этот процесс зашел еще дальше (рис. 12–2)[502]. В Англии, Канаде и большинстве других промышленно развитых стран в последние два десятилетия также отмечается снижение уровня убийств. (В Венесуэле же, напротив, за годы правления режима Чавеса и Мадуро неравенство сократилось, а уровень убийств резко повысился[503].) Хотя данные для мира в целом доступны только для нового тысячелетия и включают в себя грубые оценки, касающиеся стран, статистика по которым полностью отсутствует, похоже, что и тут наблюдается та же картина: с 8,8 убийств на 100 000 человек в 2000 году до 6,2 в 2012-м. Это значит, что сегодня живы 180 000 человек, которые должны были быть убиты только за прошлый год, если бы число убийств в мире сохранялось на уровне двенадцатилетней давности[504].РИС. 12–2.
Насильственные преступления – проблема, которую можно решить. Вероятно, нам никогда не удастся снизить число убийств в мире до уровня Кувейта (0,4 на 100 000 человек в год), Исландии (0,3) или Сингапура (0,2), не говоря уже об абсолютном нуле[505]
. Но в 2014 году Айснер, проконсультировавшись с ВОЗ, предложил поставить целью снижение уровня убийств в мире на 50 % за 30 лет[506]. Цель эта не утопичная, а реалистичная; такой вывод можно сделать, исходя из двух особенностей статистики убийств.Во-первых, распределение убийств отличается очень большой неравномерностью на каждом уровне детализации. Уровень убийств в самых опасных странах в несколько сотен раз выше, чем в самых безопасных: в Гондурасе он составляет 90,4 убийства на 100 000 жителей в год, в Венесуэле 53,7, в Сальвадоре 41,2, на Ямайке 39,3, в Лесото 38 и в Южной Африке 31[507]
. Половина всех убийств на планете совершается всего в 23 странах, где проживает десятая часть человечества, а четверть всех убийств – в четырех: в Бразилии (25,2), Колумбии (25,9), Мексике (12,9) и Венесуэле. (При этом два смертельно опасных региона – север Латинской Америки и юг Африки – не совпадают с зоной основных военных действий, которая тянется от Нигерии через Ближний Восток к Пакистану.) Неравномерность сохраняется и на более мелком масштабе. Внутри этих стран большая часть убийств концентрируется в нескольких городах, таких как Каракас (120) в Венесуэле и Сан-Педро-Сула (187) в Гондурасе. Внутри городов убийства сосредоточены в нескольких районах, внутри районов – в нескольких кварталах, а внутри этих кварталов большая часть убийств совершается руками всего нескольких человек[508]. В моем родном Бостоне 70 % перестрелок происходит на 5 % территории города и в половине из них замешан всего 1 % молодежи[509].