Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Специалист по исторической криминологии Мануэль Айснер собрал массив данных об убийствах в Европе, подтвердивший гипотезу, обнародованную Элиасом в 1939 году[498]. (Уровень убийств – самый надежный показатель частоты насильственных преступлений: труп в любом случае трудно не заметить. Кроме того, уровень убийств хорошо коррелирует с уровнем других насильственных преступлений – грабежей, причинений телесных повреждений и изнасилований.) Айснер доказывает, что гипотеза Элиаса в целом верна, причем не только для Европы. Как только некое правительство вводит в пограничном регионе верховенство права и побуждает местное население интегрироваться в основанное на торговле общество, уровень насилия падает. На рис. 12–1 я привожу данные Айснера, касающиеся Англии, Нидерландов и Италии, присовокупив к ним свежие сведения вплоть до 2012 года; тенденции в других западноевропейских странах мало от них отличаются. Я составил аналогичные графики и для некоторых регионов Северной Америки, куда закон и порядок пришли много позже: Новой Англии, юго-западных штатов США (так называемого «Дикого Запада») и Мексики, которая известна своим насилием и сегодня, но была гораздо опаснее в прошлом.

Вводя концепцию прогресса, я отметил, что ни одну прогрессивную тенденцию нельзя считать необратимой, и уровень насильственных преступлений – хорошая тому иллюстрация. Начиная с 1960-х годов западные демократии пережили бум межличностного насилия, сведший на нет сто лет прогресса[499]. Наиболее значительным он был в США, где уровень убийств взлетел в два с половиной раза. Американская политическая жизнь и условия существования в городах страны полностью изменились из-за распространенного (и отчасти обоснованного) страха преступности. Однако это отступление прогресса преподносит нам уроки, касающиеся самой его природы.

На протяжении всех десятилетий разгула преступности эксперты постоянно заявляли, что ничего с нею поделать невозможно. Преступность, мол, вплетена в ткань жестокого американского общества, и ее нельзя поставить под контроль, не решив коренных проблем расизма, бедности и неравенства. Этот вид исторического пессимизма можно назвать «коренизмом» (root-causism): он сводится к псевдоглубокомысленной идее, что любой социальный недуг – симптом некой глубинной нравственной болезни и его невозможно лечить отдельно, не воздействуя на коренные причины[500]. Беда с коренизмом не в том, что проблемы реального мира просты, а скорее в обратном: они еще сложнее, чем предполагает типичная теория коренной причины, особенно теория, основанная не на цифрах, а на морализаторстве. Часто они настолько сложны, что снятие симптома может быть наилучшим подходом к той или иной проблеме, потому что оно не требует понимания всех хитросплетений реальных причин. И более того, выяснив, какие именно меры снимают симптом, мы можем проверить нашу гипотезу о самих его причинах, вместо того чтобы просто принимать ее на веру.

РИС. 12–1.

Смертность в результате убийств, Западная Европа, США и Мексика, 1300–2015

Источники:

Англия, Нидерланды и Бельгия, Италия, 1300–1994: Eisner 2003, представлено на графике 3–3 в Pinker 2011. Англия, 2000–2014: Бюро национальной статистики Великобритании. Италия и Нидерланды, 2010–2012:

United Nations Office on Drugs and Crime 2014. Новая Англия (Новая Англия, только белые, 1636–1790; Вермонт и Нью-Гемпшир, 1780–1890): Roth 2009, представлено на графике 3–13 в Pinker 2011. Юго-западные штаты США (Аризона, Невада и Нью-Мексико), 1850 и 1914: Roth 2009, представлено на графике 3–16 в Pinker 2011; 2006 и 2014: Общие криминальные сводки ФБР. Мексика: Карлос Вилалта, личное сообщение, данные исходно из Instituto Nacional de Estadística y Geografía 2016 и Botello 2016, усреднены по десятилетиям до 2010 г.