Еще одно такое бесспорное преимущество – свобода или независимость: доступ к различным вариантам хорошей жизни (позитивная свобода) и отсутствие принуждения, мешающего личности выбирать между ними (негативная свобода). Сен во всеуслышание провозгласил важность свободы в заголовке своей книги о конечной цели развития государств: «Развитие как свобода» (Development as Freedom). Позитивная свобода близка к экономическому понятию полезности (чего люди хотят, на что они готовы тратить свои деньги), а негативная свобода близка к политологическому понятию демократии и прав человека. Как я уже писал, свобода (наряду с жизнью и здоровьем) – предпосылка к самому акту оценивания, что есть хорошая жизнь. Пока мы не беспомощно оплакиваем свою судьбу или бездумно радуемся ей, размышляя об условиях своего существования, мы обязательно предполагаем, что в прошлом можно было выбрать иной путь. А задаваясь вопросом, куда двигаться дальше, мы исходим из того, что сами делаем этот выбор. Следовательно, свобода ценна по самой своей природе.
Теоретически свобода не связана со счастьем. Люди поддаются смертельно опасным искушениям, жаждут пагубных удовольствий, сожалеют о прежних решениях и не прислушиваются к совету быть осторожнее в своих желаниях, которые могут и исполниться[763]
. Но на деле свобода и прочие хорошие вещи идут рука об руку. Оцениваем ли мы свободу объективно, с помощью индексов развития демократии в той или иной стране, или же субъективно, опрашивая ее граждан, чувствуют ли они, что «обладают свободой выбора и распоряжаются своей жизнью», уровень счастья в стране коррелирует с уровнем свободы в ней[764]. К тому же люди называют свободу одним из условий жизни, исполненнойНо как же обстоят дела с самим счастьем? Как ученые могут измерить нечто настолько субъективное, как ощущение благополучия? Лучший способ выяснить, насколько люди счастливы, – спросить их самих. Кто может быть лучшим экспертом в этом вопросе? В старой миниатюре из передачи Saturday Night Livе Гилда Раднер, лежа в постели, беседует с нервным любовником (его играет Чеви Чейз), который беспокоится, доставил ли он ей удовольствие. Она его утешает: «Иногда я испытываю оргазм и сама этого не замечаю». Мы смеемся: когда дело касается субъективного опыта, тот, кто его испытывает, и является высшей инстанцией. Но нам не следует верить людям на слово: собственная оценка благополучия коррелирует со всеми прочими признаками, которые, как мы считаем, свидетельствуют о счастье, включая улыбки, оживление, активность в тех областях мозга, которые реагируют на милых младенцев, и – забудем о Гилде и Чеви – мнение других людей[766]
.У счастья есть две стороны – эмпирическая (или эмоциональная) и оценочная (или когнитивная)[767]
. Эмпирический компонент – это баланс между положительными эмоциями вроде воодушевления, радости, гордости или восторга и отрицательными эмоциями вроде тревоги, гнева или печали. Ученые могут замерять его в реальном времени, попросив испытуемых носить датчик, который в случайные моменты подает звуковой сигнал, побуждая их отмечать, насколько счастливыми они себя чувствуют в эту секунду. Оптимальным показателем счастья был бы интеграл или взвешенная сумма того, как долго и насколько именно счастливыми люди ощущают себя на протяжении всей жизни. Хотя выборочная фиксация эмпирического компонента является наиболее непосредственным способом изучения субъективного благополучия, этот подход очень дорог и трудоемок, так что мы не располагаем качественными массивами данных, охватывающими жителей разных стран или собранными на протяжении ряда лет. Следующий по надежности способ – опрашивать людей, как они себя чувствуют в последнее время или что они могут вспомнить о своих чувствах за сутки или неделю.