Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Второе недоразумение возникает, когда люди путают анонимные и лонгитюдные данные. Если, скажем, самая бедная пятая часть населения Америки никак не продвинулась вперед за двадцать лет, это не значит, что сантехник Джо получает в 2008 году столько же, сколько в 1988-м (или немного больше – просто потому, что выросла стоимость жизни). Люди зарабатывают все больше с возрастом и опытом, они меняют низкооплачиваемую работу на более прибыльную, поэтому Джо мог перейти из беднейшей пятой части, например, в среднюю пятую часть, а его место в низшем слое занял более молодой мужчина, женщина или иммигрант. Масштабы этого круговорота никак не назовешь скромными. Недавнее лонгитюдное исследование показало, что каждый второй американец в течение хотя бы одного года своей трудовой жизни находился среди десятой части населения с самыми высокими доходами, а каждый девятый побывал в одном богатейшем проценте (хотя с большой вероятностью там не задержался)[321]. Это может быть одной из причин, по которым для восприятия людьми экономической ситуации характерен «разрыв в оптимизме» (когнитивное искажение типа «у меня все хорошо, но у других все плохо»): большинство американцев убеждено, что за последние годы уровень жизни среднего класса снизился, тогда как их личный уровень жизни вырос[322].

Третья причина того, что рост неравенства не ухудшил положение низшего класса, состоит в том, что его жизнь облегчает перераспределение средств на социальные нужды. При всем господстве идеологии индивидуализма уровень такого перераспределения в США очень высок. Подоходный налог все еще имеет прогрессивную шкалу, а низкие доходы компенсируются «скрытым государством всеобщего благосостояния», а именно страхованием на случай потери работы, социальным страхованием, программами «Медикэр» и «Медикейд», системой временной помощи нуждающимся семьям, продуктовыми талонами для малоимущих и налоговым вычетом за заработанный доход – своего рода подоходным налогом наоборот (это выплачиваемая государством надбавка к низким зарплатам). Сложите все это вместе, и Америка перестает быть такой уж неравной. В 2013 году коэффициент Джини для рыночных доходов (до налогов и пособий) составлял там аж 0,53, тогда как для располагаемых доходов (после налогов и пособий) мы имеем вполне умеренный показатель в 0,38[323]. США не зашли так далеко, как Германия или Финляндия, где коэффициент Джини для рыночных доходов изначально примерно такой же, но после весьма агрессивного перераспределения опускается в район 0,25–0,3, несмотря на тенденцию к росту неравенства после 1980 года. Независимо от того, устойчивы ли настолько щедрые европейские программы перераспределения в долгосрочной перспективе и применима ли эта модель в США, государство всеобщего благосостояния в том или ином виде работает во всех развитых странах, снижая уровень неравенства даже в скрытой его форме[324].

Социальные расходы не только уменьшают экономическое неравенство (что само по себе сомнительное достижение), но и увеличивают доходы менее зажиточных слоев населения (а вот это настоящая победа). Анализ экономиста Гэри Бертлесса показал, что в период с 1979 до 2010 года располагаемые доходы четырех более бедных квинтилей (пятых частей) населения США вырос на 49 %, 37 %, 36 % и 45 % соответственно[325]

. Причем это было еще до запоздалого выхода из Великой рецессии, тогда как с 2014 до 2016 года медианные зарплаты выросли до своего исторического максимума[326].

Еще более примечательно то, что произошло в самой нижней части шкалы доходов. И левые, и правые традиционно скептически относятся к правительственным программам по борьбе с бедностью – чего стоит одна знаменитая шутка Рональда Рейгана: «Несколько лет назад федеральное правительство объявило войну бедности, и бедность одержала победу». В реальности, однако, бедность проигрывает. Социолог Кристофер Дженкс подсчитал, что, если учесть все льготы скрытого государства всеобщего благосостояния и рассчитывать стоимость жизни, принимая во внимание улучшение качества потребительских товаров и снижение цен на них, доля бедных за последние пятьдесят лет упала более чем на три четверти, составив в 2013 году 4,8 %[327]. Три других исследования дали аналогичные результаты; данные одного из них, проведенного экономистами Брюсом Мейером и Джеймсом Салливаном, приведены в виде верхнего графика на рис. 9–6. Прогресс приостановился на время Великой рецессии, но снова набрал обороты в 2015 и 2016 годах (не показаны на графике), когда доходы среднего класса достигли рекордного уровня, а доля бедных продемонстрировала самое большое падение с 1999 года

[328]. Наконец, нельзя не упомянуть еще одно невоспетое достижение: число беднейших из бедных – бездомных, живущих на улице, – сократилось с 2007 до 2015 года почти на треть, несмотря на Великую рецессию[329].

РИС. 9–6.Бедность в США, 1980–2016