Против неба на земле

– Дальше? – удивляется. – Бери меня под руки. Усаживай за стол. Угощай кофе. Вот что полагается дальше.

– Ради Бога! – говорит Шпильман. – Вот стул. Вот кофе с бутербродом. Может, полежать захочется? Вот и скамейка.

Сидят за столиком. Смотрят друг на друга. К стойке прикипел пьяненький турист, взывает без надежды: «Гюнтер платит за всех…» Джип с солдатами катит по кромке воды. «Шими, – остерегает Шула, – не заплыви в Иорданию, Шими». – «Когда это я заплывал?..» Беленькая востроносая девочка проговаривает под каждый поскок: «Лена ленится, а Женя женится… Катя катится, а Петя пятится…» Некто седой, упитанный, с виду благообразный, проскакивает верхом на палочке, тряся отложной щекой: «Имею право. Недоскакал в детстве…» Женщина в панамке подкрадывается к столику, щеки нарумянены, губы подведены кармином, глаза беспокойны под крашеными ресницами. Веером раскидывает листки – голубая бумага в линеечку:

– Себя познать не желаете? За пять шекелей.

Незнакомец рекомендует:

– Познай – не пожалеешь. Это входит в программу сновидений.

– А где хомячок? Где морская свинка? Они должны вытягивать.

– Ты за хомячка.

Шпильман понимает, что он уже спит, а потому расплачивается, не торгуясь, выбирает один листок, зачитывает вслух:

– «Встань и перейди Иордан». Даже так?

– Так, – отвечает женщина и идет к другому столику: – Даже так. Приступая, переступай…

Незнакомец доедает бутерброд, допивает кофе:

– Ох, Шпильман, Шпильман… Что мне с тобой делать?

Шпильман спрашивает напрямик:

– Кто таков?

– Служба спасения.

– На водах?

– На водах тоже.

«Он безумный, – думает Шпильман, – но это даже к лучшему».

– К лучшему, – подтверждает собеседник. – Это к лучшему.

Хватается за седую голову, убегает в темноту к кромке воды, стонет на все окрестности:

– Ну и земля! Ну и время! Ну и порядочки!.. Худшего пока не придумали, но и этого уже достаточно!..

Возвращается успокоенный, садится за стол, говорит буднично:

– Хочу еще кофе.

Пьет в молчании. Разглядывает Шпильмана. Говорит, как считывает с лица:

– Вот человек, приятный Богу и людям. Гордый. В слабости не признающийся. Жизнь проводящий в ожидании невозможного, накрепко привязанный к той, которую не вернуть. Сложно это, Шпильман, для старости сложно.

Отодвигает чашку. Встает из-за стола:

– Бурные чувства, друг мой, – это со всяким случается. Только не всякий до них доживает… Видел я эту женщину. Решить за тебя не могу. И за себя бы не смог… Плачь, Шпильман. Пролей слезу покрупнее.

Взвихривается и пропадает. Издалека доносится, угасая:

– Неспособные, дети неспособных! Начните хотя бы жить! Жить начните!..

4

Ночь нескончаема. Душная, беспокойная ночь. Нескончаемы сновидения, которые не заказать по вкусу.

В глубинах сна к Шпильману торопится ежик. Не по нужде торопится – по желанию.

«Пошли».

И они идут.

Шпильман плывет без усилий, земли не касаясь. Его поводырь перебирает лапками, огибая препятствия на пути. Снова молод, проворен, игольчато ежист; знаменем возносится над ним Птица райских садов, своенравный цветок ташлиль, отрицающий общие порядки, – нацеленный клюв и хохолок из лепестков, восторженно-оранжевых и глубинно-лиловых.

– Куда ты меня ведешь?

«Сейчас узнаешь».

Шпильман уже понимает, что подступил сон-остережение, похороны завтрашнего дня, но уклониться невозможно.

Выходят к автобусу сослуживцы, чтобы отправиться по домам, выходит женщина – линия тела вознесенная, встает возле двери, как ожидает знака, сигнала, скрытого зова. Унесло серьезность. Пробило броню деловитости. Смыло категорические взгляды и оценки. Обновились ощущения, всплыли желания со дна колодца.

Ежик интересуется:

«Считать это приключением на водах? Сошлись-разошлись?»

– Ни в коем случае!

«Так я и полагал. Если позовешь…»

Женщина оборачивается к ним, в глазах ожидание.

– Я не позову.

«Объяснись».

– Годы… Разница велика… У нее еще много лет радости, а у меня…

«Так что?»

«Так что? – хочет выкрикнуть она. – Так что?!..»

– Ей жить – мне утихать. Быстрее, быть может, чем думаю…

Птица кивает хохолком в знак согласия. И тогда он выговаривает невозможное – во сне это допустимо:

– Гордость не позволит быть беспомощным…

«Да ты трус, Шпильман!»

– Трус, конечно, трус. Разве не знал?

Женщина у автобуса ставит ногу на первую ступеньку.

– И еще…

«Что же еще?»

Женщина ждет ответа. Ждет ежик…

…последние слова, самые последние, той, что привязала навечно обещанием в голосе, мольбой во взоре, ожиданием неминуемой встречи: «Шпильман, я тебя не оставлю…», – не повторить те слова, не обмануть надежду, не поделить прежнюю любовь с новой привязанностью…

Закрываются двери. Автобус отправляется в путь. Птица райских садов уныло опускает клюв, опадает хохолок из лепестков, блекло-оранжевых и застиранно-лиловых.

«Идем», – командует ежик.

Шагают дальше. В гору. На самую ее вершину, чтобы обозреть завтрашний день, которому не состояться…