Противостояние

– Я… не… Стоп! – Мужчина бессильно воскликнул. – Я не параноик, я беспокоюсь о твоём ордене. Ещё одно предательство и от вас не останется ничего, кроме памяти, как от «Пурпурного Креста». Я то знаю, что это такое, когда при тебе живом, относятся к твоей памяти и тебе самому, как к давней истории, как к мертвецу. Я никогда и никому не пожелаю стать историей ещё при жизни. Тем более вашему ордену и моей госпоже, которая пережила этот ад.

– Но ты не говорил о предательстве. Твоя речь была касательно только об одной бедной девушке. Я думаю, что она уже расплатилась за содеянное и тем более раскаялась. Теперь ей осталась только та часть жизни, в которой есть счастье и любовь.

– Ох, вы только посмотрите, – демонстративно и саркастично заговорил глава «Воронов Смерти», – сам «железный» Данте заговорил о счастье и чувствах вообще. Что с вами, «ледяной Магистр»?

Вопрос Дюпона переполнился желчью, неосознанного издевательства и сарказма, но даже такая смесь, лишённая толики здравого смысла, задела Валерона, и особенно его воспоминания. Магистр, конечно, понимал, что эти слова произнесены из-за обиды, чтобы отыграться за другой вопрос-укол, но это не отменило досады, поселившейся на раскроенном сердце Данте.

– Ты вроде спрашивал, как я собираюсь бороться с системой Рейха, не так ли, «Вороний Лорд»?

Голос Магистра звучал как механическое звучание, но в то же время в нём ощущался весь букет того, что ещё можно было назвать эмоциями. Дюпон своим нутром прочувствовал и гнев, и обиду, и бесконечную досаду, и омрачающее жизнь, делающее её бессмысленной, горе. Ульрих понял, что лучше больше не допрашивать Валерона о его мыслях и чувствах.

– Да, господин Данте. Я спрашивал именно об этом.

– Тогда слушайте, – не сменяя официоза в голосе, изрек Валерон. – Я согласен, спорить с Автократорством есть бессмыслица и несусветная глупость. Это крайне закрытая система, которая не пускает в свои пределы чужаков. Но вот если, у вас там окажутся союзники, то любая система может рассыпаться, ибо вы разрушите её изнутри, сломите стержень всего.

– Но если разрушить стержень, то падёт и сам Рейх, а это ознаменуется началом второй «Великой Ночи»?

– Скажите мне, вы отправили своих воинов в Западную Иберию?

– Да, Магистр, но какое это дело имеет к разговору? Как там смогут мои «вороны» повредить всей Империи? Мы сможем уничтожить инфраструктуру городов, перерезать информационные узлы, но как это повредит Рейху в целом?

– Никак, – от ответа Магистра, Дюпон едва ли не вздрогнул, но сумел сдержать сей порыв и продолжил слушать Данте. – Ты абсолютно прав. Твои «вороны» смогут, разве что поцарапать «монолит государства» своими когтями, однако вот когда за стеной «монолита» стоят те, кто смогут по ней пустить трещины, то и бороться с ним становится намного проще.

– Вы говорите загадками. Я привык к точности и прямоте действий. Только тогда можно добиться успеха, а ваши действия могут опрокинуть Рейх обратно в лоно ужаса и хаоса, каковы были земли до него.

– Вы меня не понимаете. Я не собираюсь рушить Империю и низвергать её во мрак. Я лишь отдам приказ своим агентам, чтобы они немного «подкорректировали» работу Рейха, сделав эту бесповоротную машину ещё медленнее. Так мы сможем хотя бы надеяться на то, что ваших «воронов» не уничтожат в первые дни операции.

Лик Дюпона исказился в гримасе непонимания и возмущения, которые он и выразил:

– Вы собрались за три дня поставить целый Рейх на колени, а потом его так же поставить во весь рост. Именно так вы нам излагали план. И я до сих пор не могу осознать, как такое вообще возможно.

– Значит, вы не внимательно слушали. В нашей игре есть три точки. Начало, кульминация и конец. Первыми открыть этот спектакль я позволил вам. Вы привлечёте к себе основное внимание и пронесётесь эхом по Автократорству в виде слуха о скором восстании. Вас поддержат силы Султаната, которым будет возложена роль посеять страх на южных Балканских рубежах Рейха и отрезать его от остального Автократорства. Вы должны понять, что это посеет ещё сильный ужас, а невозможность восстановить сообщение из-за, скажем так, «бюрократических проволочек», напугает ещё сильнее.

– Этого слишком мало для кульминации. – Скептически заметил Дюпон, сложив руки на груди.

– Потому что я не говорил о кульминации. И тут появляется Калья.

– Надеюсь, с ней всё будет хорошо? – Голос Ульриха сильно дрожал и выдавал недюжинное волнение.

– С ней всё будет в порядке. Она станет нашим знаменем, которое мы понесём в самую гущу событий. Именно девушка воспламенит своими словами окраины великого государства. Именно она должна зажечь сердца людей и заставить их хотя бы зашевелиться. А если они зашевелятся, то смогут пойти на великие свершения, которые «по случайности» попадут на телеканалы и социальные сети.

– Данное действо уже похоже на революцию.