все делается по его распоряжению, только никто об этом даже не подозрева-ет. — Значит, они вам в тягость, но ведь это ваши собственные помощники.
— Вовсе нет, — холодно сказал К. — Они тут ко мне приблудились.
— То есть как это «приблудились»? — сказал староста. — Вы хотите сказать, они к вам были прикреплены?
— Ладно, пускай прикреплены, — сказал К., — но только с таким же успехом они могли свалиться с неба, настолько необдуманно их ко мне прикрепили.
— Необдуманно у нас ничего не делается, — сказал староста и, позабыв
о больной ноге, сел и выпрямился.
— Ничего? — сказал К. — А как же мой вызов?
— И ваш вызов был, наверно, обдуман, — сказал староста, — только всякие побочные обстоятельства запутали дело, я вам это докажу с документами
в руках.
232
ф. кафка
— Да эти документы никогда не найдутся! — сказал К.
— Как не найдутся? — крикнул староста. — Мицци, пожалуйста, ищи поскорей! Впрочем, я могу рассказать вам всю историю и без бумаг. На распоряжение, о котором я вам говорил, мы с благодарностью ответили, что никакой
землемер нам не нужен. Но этот ответ, как видно, вернулся не в тот же отдел —
назовем его отдел А, а по ошибке попал в отдел Б. Отдел А, значит, остался без
ответа, да и отдел Б, к сожалению, получил не весь наш ответ целиком: то ли
бумаги из пакета остались у нас, то ли потерялись по дороге — но во всяком
случае не у них в отделе, за это я ручаюсь, — словом, и в отдел Б попала только обложка. На ней было отмечено, что в прилагаемом документе — к сожалению, там его не было — речь идет о назначении землемера. Тем временем
отдел А ждал нашего ответа, и хотя у них была заметка по этому вопросу, но, как это часто случается при самом точном ведении дел — вещь вполне понятная и даже неизбежная, — их референт положился на то, что мы им ответим, и тогда он либо вызовет землемера, либо, если возникнет необходимость, напишет нам снова. Поэтому он пренебрег всеми предварительными записями
и позабыл об этом деле. Однако пакет без документов попал в отдел Б к рефе-ренту, который славился своей добросовестностью, — его зовут Сордини, он
итальянец, и даже мне, человеку посвященному, непонятно, почему он, с его
способностями, до сих пор занимает такое незначительное место. Но прошло
уже несколько месяцев, если не лет, с тех пор как отдел А впервые написал нам, и это понятно: ведь если бумага, как полагается, идет правильным путем, то
она попадает в свой отдел самое позднее через день и в тот же день ей дается
ход; но ежели она как-то пойдет не тем путем — а при такой отличной постановке дела, как в нашей организации, нужно чуть ли не нарочно искать не тот
путь, — ну, тогда, тогда, конечно, все идет очень долго. И когда мы получили
запрос от Сордини, мы лишь смутно помнили, в чем дело, работали мы тогда только вдвоем с Мицци, учителя мне еще в помощники не назначили, ко-пии мы хранили исключительно в самых важных случаях, — словом, мы могли
дать только очень неопределенный ответ, что о таком предписании мы ничего
не знаем и нужды в землемере не испытываем.
— Однако, — прервал себя староста, словно, увлекшись рассказом, он уже
зашел слишком далеко или это вот-вот произойдет, — вам не скучно слушать
эту историю?
— Нет, — сказал К., — мне очень занятно.
Староста сразу возразил:
— Я вам не для занятности рассказываю.
— Мне только потому занятно, — объяснил К., — что я смог заглянуть
в эту дурацкую путаницу, от которой, при некоторых условиях, зависит жизнь
человека.
— Никуда вы еще не заглянули, — сказал староста, — и я могу вам рассказать, что было дальше. Конечно, наш ответ не удовлетворил такого человека, как Сордини. Я перед ним преклоняюсь, хотя он меня и замучил. Дело в том,
замок
233
что он никому не доверяет: даже если он, к примеру, тысячу раз мог убедиться, что человек заслуживает полнейшего доверия, он в тысячу первый раз опять
отнесется к нему с таким недоверием, будто совсем его не знает, вернее, точно знает, что перед ним прохвост. Я-то считаю это правильным, чиновник так
и должен себя вести; к сожалению, я сам, по своему характеру, не могу следовать его примеру. Сами видите, как я вам, чужому человеку, все выкладываю, но иначе не могу. А у Сордини по поводу нашего ответа сразу возникли подозрения. И началась долгая переписка. Сордини запросил, почему это мне
вдруг пришло в голову сообщить, что не надо вызывать землемера. Я ему ответил — и тут мне помогла отличная память Мицци, — что первой подняла
этот вопрос канцелярия (то, что мы получили тогда запрос из другого отдела, мы, конечно, совсем забыли); тогда Сордини поставил вопрос: почему я только сейчас упомянул о том первом запросе из канцелярии? А я ему: потому что
только сейчас о нем вспомнил; Сордини: это чрезвычайно странно; а я: вовсе