Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

не на высоте и, правда не по своей вине, проделал столько бесполезной работы, да еще с такой нервотрепкой. Если бы со всех сторон не навалилось бы, как всегда, столько новой работы и если бы ваше дело не было таким мелким, можно даже сказать — мельчайшим из мелких, мы все, наверно, вздохнули бы

с облегчением, по-моему даже сам Сордини. Один Брунсвик ворчал, но это

уже было просто смешно. А теперь представьте себе, господин землемер, мое

разочарование, когда после благополучного окончания всей этой истории —

а с тех пор тоже прошло немало времени — вдруг появляетесь вы, и, по-видимому, выходит так, что все дело надо начинать сначала. Но вы, конечно, понимаете, что, поскольку это от меня зависит, я ни в коем случае этого не допущу!

— Конечно! — сказал К. — Но я еще лучше понимаю, что тут происходят

возмутительные безобразия не только по отношению ко мне, но и по отношению к законам. А себя лично я сумею защитить.

замок

237

— И как же? — спросил староста.

— Это я выдать не могу, — сказал К.

— Приставать к вам не стану, — сказал староста, — но учтите, что в моем

лице вы найдете не буду говорить друга — слишком мы чужие люди, — но, во

всяком случае, подмогу в вашем деле. Одного я не допущу — чтобы вас приняли в качестве землемера, в остальном же можете спокойно обращаться ко мне, правда, в пределах моей власти, которая довольно ограничена.

— Вы все время говорите, что меня обязаны принять на должность землемера, но ведь я уже фактически принят. Вот письмо Кламма.

— Письмо Кламма! — сказал староста. — Оно ценно и значительно из-за подписи Кламма — кажется, она подлинная, — но в остальном… Впрочем, тут я не смею высказывать свое личное мнение. Мицци! — крикнул он и добавил: — Да что вы там делаете?

Мицци и помощники, надолго оставленные без всякого внимания, очевидно, не нашли нужного документа и хотели снова все убрать в шкаф, но уложить беспорядочно наваленную груду папок им не удавалось. Должно быть, помощники придумали то, что они сейчас пытались сделать. Они положили

шкаф на пол, запихали туда все папки, уселись вместе с Мицци на дверцы шкафа и теперь постепенно нажимали на них.

— Значит, не нашли бумагу, — сказал староста, — жаль, конечно, но ведь

вы уже все знаете, нам, собственно говоря, никакие бумаги больше не нужны, потом они, конечно, отыщутся, наверно, их взял учитель, у него дома много

всяких документов. А сейчас, Мицци, неси сюда свечу и прочти со мной это

письмо.

Подошла Мицци — она казалась еще серее и незаметнее, сидя на краю

постели и прижимаясь к своему крепкому, жизнеобильному мужу, который

крепко обнял ее. Только ее худенькое лицо стало виднее при свете — ясное, строгое, слегка смягченное годами. Заглянув в письмо, она сразу благоговей-но сложила руки. «От Кламма!» — сказала она. Они вместе прочли письмо, о чем-то пошептались, а когда помощники закричали «Ура!» — им наконец

удалось закрыть шкаф, и Мицци с молчаливой благодарностью посмотрела на

них, — староста заговорил:

— Мицци совершенно согласна со мной, и теперь я смело могу вам сказать. Это вообще не служебный документ, а частное письмо. Уже само обращение «Многоуважаемый господин!» говорит за это. Кроме того, там не

сказано ни слова о том, что вас приняли в качестве землемера, там речь идет

о графской службе вообще; впрочем, и тут ничего определенного не сказано.

Только то, что вы приняты «как вам известно», то есть ответственность за

подтверждение того, что вы приняты, возлагается на вас. Наконец, в служебном отношении вас направляют только ко мне, к старосте, с указанием, что

я являюсь вашим непосредственным начальством и должен сообщить вам все

дальнейшее, что, в сущности, сейчас уже мной и сделано. Для того, кто умеет читать официальные документы и вследствие этого еще лучше разбирается

238

ф. кафка

в неофициальных письмах, все это ясно как день. То, что вы, человек посторонний, в этом не разобрались, меня не удивляет. В общем и целом это письмо

означает только то, что Кламм намерен лично заняться вами в том случае, если

вас примут на графскую службу.

— Вы, господин староста, так хорошо расшифровали это письмо, — сказал К., — что от него ничего не осталось, кроме подписи на пустом листе бумаги. Неужели вы не замечаете, как вы этим унижаете имя Кламма, к которому вы как будто относитесь с уважением?

— Это недоразумение, — сказал староста. — Я вовсе не умаляю значения письма и своими объяснениями ничуть его не снижаю, напротив!

Частное письмо Кламма, несомненно, имеет гораздо большее значение, чем

официальный документ, только значение у него не то, какое вы ему припи-сываете.

— Вы знаете Шварцера? — спросил К.

— Нет, — ответил староста, — может, ты знаешь, Мицци? Тоже нет?

Нет, мы его не знаем.

— Вот это странно, — сказал К., — ведь он сын помощника кастеляна.

— Милый мой господин землемер, — сказал староста, — ну как я могу

знать всех сыновей всех помощников кастеляна?

— Хорошо, — сказал К., — тогда вам придется поверить мне на слово.

Так вот, с этим Шварцером у меня вышел неприятный разговор в самый день

моего приезда. Но потом он справился по телефону у помощника кастеляна