Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

к этому вынуждают: из любви к Амалии ты хочешь возвысить ее, вознести над

всеми женщинами, а так как для этого ты в самой Амалии ничего особо похвального найти не можешь, то выручаешь себя тем, что принижаешь других

женщин. Поступила Амалия всем на удивление, но чем больше ты об этом по-ступке рассказываешь, тем труднее решить, значителен он или ничтожен, умен

или глуп, героичен или труслив, потому что Амалия глубоко в душе затаила

342

ф. кафка

причину своего поступка, никому у нее ничего не выведать. Фрида же, напротив, ничего удивительного не сделала, она только последовала зову сердца, что

ясно всякому, кто подойдет к ее поступку доброжелательно, каждый может

это проверить, сплетням тут места нет. Но я-то не желаю ни унижать Амалию, ни защищать Фриду, я только хочу тебе разъяснить, каковы наши с Фридой отношения и почему всякое нападение на Фриду, всякая угроза Фриде угрожает

и моему существованию. Я прибыл сюда по доброй воле и по доброй воле тут

остался, но все, что произошло за это время, и особенно мои виды на будущее — хотя они и туманны, но имеются, — всему этому я обязан Фриде, чего

и оспаривать никак нельзя. Меня, правда, приняли в качестве землемера, но

все это одна видимость, со мной ведут игру, меня гонят из всех домов, со мной

и сегодня ведут игру, но насколько теперь это делается обстоятельнее, видимо, я для них стал чем-то более значительным, а это уже что-то значит, теперь

у меня есть хоть и невзрачный, но все же дом, служба, настоящая работа, есть

невеста, она берет на себя часть моих обязанностей, когда я занят другими делами, я на ней собираюсь жениться, стать членом общины, у меня кроме служебных отношений есть и личная, правда до сих пор не использованная, связь

с Кламмом. Разве этого мало? А когда я прихожу к вам, кого вы приветствуете?

Кому рассказываете историю своей семьи? От кого ты ждешь возможности, пусть мизерной, пусть маловероятной, возможности получить какую-нибудь

помощь? Уж, конечно, не от меня, того самого землемера, которого, например, еще неделю тому назад Лаземан и Брунсвик силой вынудили покинуть их дом, нет, ты надеешься на помощь человека, который уже в состоянии что-то сделать, а этим я обязан Фриде, Фриде настолько скромной, что попробуй спроси ее, так ли это, и она наверняка скажет, что знать ничего не знает. И все же

выходит, что Фрида в своем неведении больше сделала, чем Амалия при всей

своей гордости: видишь ли, мне кажется, что помощи ты ищешь для Амалии.

И у кого же? Да, в сущности, разве не у той же Фриды?

— Неужто я так нехорошо говорила о Фриде? — сказала Ольга. — Я вовсе

этого не хотела, думаю, что и не говорила, хотя все возможно, ведь положение

у нас такое, что мы со всем светом в раздоре, а начнешь жаловаться — и тебя

заносит бог знает куда. Конечно, ты и в этом прав, теперь между нами и Фридой огромная разница, и ты правильно подчеркнул это еще раз. Три года назад мы были дочками бюргера, а Фрида — сиротой, служанкой в трактире, мы

проходили мимо, даже не глядя на нее; конечно, мы вели себя слишком высокомерно, но так нас воспитали. Однако в тот вечер, в гостинице, ты уж мог

заметить, какие теперь сложились отношения: Фрида с хлыстом в руках, а я —

в толпе слуг. Но дело обстоит еще хуже. Фрида может нас презирать, это соответствует ее положению, это вызвано теперешними обстоятельствами. Но кто

нас только не презирает? Те, кто решает презирать нас, сразу попадают в высшее

общество. Знаешь ли ты преемницу Фриды? Ее зовут Пепи. Только позавчера

вечером я с ней познакомилась, раньше она служила горничной. Так вот, она

превзошла Фриду в презрении ко мне. Она увидела в окно, что я иду за пивом,

замок

343

побежала к двери и заперлась на ключ, мне пришлось долго просить ее, обещать ей ленту, которой я завязываю косу, пока она наконец не открыла мне.

А когда я ей отдала эту ленту, она швырнула ее в угол. Что ж, пусть презирает

меня, все-таки я как-то завишу от ее хорошего отношения и она работает в буфете гостиницы, правда только временно, нет в ней тех качеств, которые нужны для постоянной службы. Достаточно послушать, как хозяин разговаривает

с этой Пепи, и сравнить, как он разговаривал с Фридой. Но это вовсе не мешает Пепи презирать Амалию, ту Амалию, от одного взгляда которой эта самая

Пепи со всеми своими косичками и бантиками вылетела бы из комнаты во сто

раз скорей, чем ее могли бы унести ее толстые ноги. А какую возмутительную

болтовню про Амалию мне пришлось снова выслушать от нее вчера вечером, пока посетители не вступились за меня, хоть и вступились они так, как ты тогда вечером видел.

— До чего ты напугана, — сказал К. — Ведь я только поставил Фриду на

подобающее ей место, но вовсе не собирался вас принижать, как ты себе представляешь. Конечно, и я чувствую в вашей семье что-то необычное, но почему

это может стать поводом к презрению — я не понимаю.

— Ах, К., — сказала Ольга, — боюсь, что ты еще поймешь почему. Неужели тебе никак не понятно, что поступок Амалии был причиной того, что все

стали презирать нас?

— Это было бы слишком странно, — сказал К. — Можно восхищаться