Провансальский триптих

А есть еще звук, который в Арле никогда не замирал, который слышали финикийцы, греческие купцы из Фокиды, ветераны VI легиона Юлия Цезаря, который слышал Децим Магн Авсоний, а потом, спустя столетия, Фредерик Мистраль, когда, приехав летним днем из родного Майяна в английской бричке, подвязав лошадям мешки с овсом и оставив их у Кавалерийских ворот, медленно направлялся в музей Арлатен, по пути раскланиваясь с многочисленными знакомыми; звук, который был и остается своеобразным basso continuo[291] для торговцев, нараспев зазывающих покупателей на субботнем рынке, который с весны до поздней осени слышат грузчики и поэты, плетельщики корзин из Камарга и чиновники мэрии; звук, по сей день не изменившийся, слышный везде: за оградами садов, под деревьями на бульваре Лис, в тенистых скверах на набережной Роны; звук этот — стрекот цикад.

*

Никогда не забуду своего первого путешествия в Арль. Я ехал один, на машине, с некоторой опаской — еще чужой, европеец honoris causa[292], — по автострадам неведомого пока мира, среди головоломных развязок, незнакомых дорожных знаков, péages[293]

, банкоматов, мотелей. Особенно меня пугало движение в больших городах — Вероне, Милане, Турине.

Когда удалось благополучно проехать через Турин, я вздохнул с облегчением. Дальше, казалось, все будет легко и просто, но очень скоро радость омрачили нарисованные воображением картины автомобильного ада других крупных городов — Генуи, Ниццы — и уж тем более всегда забитого приморского шоссе, ведущего в Экс-ан-Прованс и Марсель. Я еще раз посмотрел на карту и… легкомысленно свернул с автострады. После Кунео дорога начала серпантинами взбираться вверх; машин там уже не было. Решив добраться до Систерона через Борго-Сан-Далмаццо, Самбуко и Барселонетт, я упустил из виду, что придется преодолевать горы. Было начало октября. Деревья на склонах уже приобретали благородный цвет старого золота, которому предстояло вскоре взорваться всеми возможными оттенками охры, багрянца, темного пурпура. В последнем перед высокогорьем местечке Аржентера я остановился на автозаправочной станции. Ко мне никто не вышел. Я несколько раз нетерпеливо просигналил; наконец в соседнем доме открылось окно.

— Ищете хозяина заправки? Он играет в карты в баре, вон там, налево, за углом.

Когда я вошел, в задымленном шумном баре воцарилась тишина. Посетители с недоумением на меня уставились. Новосел? Турист? Проезжий? Сейчас, в октябре? Я подошел к оцинкованной стойке и спросил, кто тут хозяин автозаправки.

— Джованни Паоло, к тебе.

Провожаемые взглядами, мы вышли из бара, пересекли улицу и подошли к бензоколонке. Джованни Паоло, сняв пистолет, посмотрел на меня вопросительно:

— Девяносто пятый? Другого все равно нет. — А потом, помолчав, спросил: — Вы куда?

— В Систерон.

— Шутите, что ли?! В эту пору? По горам? Там уже снег лежит. Если заблудитесь или накроет лавиной, до весны не отыщут. Да и перевалы небось уже позакрывали. Подождите, я позвоню на метеостанцию.

Он вошел в застекленную пристройку. Я видел, как он звонит, жестикулирует, крутит — поглядывая на меня — пальцем у виска, как роется в ящике железного шкафчика. Потом вышел с картой в руке.

— Вам повезло! Перевал Маддалена еще открыт. Вон он, видите? Когда-то этой дорогой пользовались контрабандисты, но уже много лет там никто не ездит. Дорога узкая и опасная. Впрочем, дело ваше. Возьмите карту, она подробнее стандартных, а здесь мой номер телефона. Если до завтрашнего утра не позвоните с другой стороны, я сообщу в горноспасательную службу. Поторопитесь, поздно уже. Счастливого пути!