Провансальский триптих

Первые десятка полтора километров ехать было нетрудно. Дорога петляла по склону, по сторонам виднелись следы человеческой деятельности: пастушьи шалаши, кострища, пустые загоны для овец; далеко внизу — сгрудившиеся в кучку коробочки домов, сланцевые крыши, колокольня готической церкви. Аржентера выглядел как городок из забытых ребенком в саду кубиков. Трудности начались, когда я, свернув с главной дороги, попал на круговой перекресток: только сделав два круга, удалось обнаружить съезд, откуда дорога вела к перевалу. Фактически это была узкая скальная полка: слева вертикальная стена, справа головокружительной глубины пропасть и никаких ограждений — ни парапета, ни столбиков, ни цепей. Огромные ели над вьющейся по дну долины ниткой ручья сверху казались зелеными звездочками. Через каждые несколько сот метров в скале были вырублены ниши, позволявшие двум встречным автомобилям разъехаться. Знакомые запахи и звуки остались далеко внизу; слышался только клекот кружащих над пропастью орлов да время от времени грохот камнепада. Самое страшное началось километрах в пятнадцати от перевала Маддалена. В быстро холодеющем прозрачном воздухе повисла легкая жемчужная дымка, а затем над дорогой вдруг сгустился туман. Я въехал в густые облака. Отдельные островки снега превратились в сугробы, через которые все труднее становилось пробиваться. Слева вырос ледник. Видимость упала почти до нуля: противотуманные фары не помогали, машина двигалась практически вслепую. Неогороженная дорога делалась все более скользкой, перед окном проплывали клубы тумана каких-то фантастических очертаний; даже напрягая внимание до предела, я скорее угадывал путь, чем видел. Приходилось прилагать огромные усилия, чтобы управлять своими рефлексами: каждый непроизвольный поворот руля мог закончиться опасным заносом. В конце концов, на каком-то очередном витке дороги, колеса забуксовали в сугробе, двигатель заглох. Все попытки одолеть препятствие заканчивались безрезультатно: колеса крутились, но с землей не сцеплялись. Чувствуя, что, несмотря на ручной тормоз, машина сантиметр за сантиметром сползает к краю пропасти, я выскочил на дорогу и огляделся в поисках чего-нибудь, что можно подложить под колеса. У скалы слева лежало несколько засыпанных снегом камней. Обдирая руки, я вырвал их из-под снега и льда и буквально в последний момент подложил под колеса. До пропасти оставалось менее полуметра!

Я плохо помню, что было дальше. Память, будто поврежденная тогдашними эмоциями, сохранила только какие-то обрывки. Не знаю, долго ли я стоял, прислонившись к скалистой стене, успокаивая дыхание, стараясь унять дрожь в руках, собраться с мыслями. Вспоминается, как, преодолевая парализующий страх, я осторожно вытаскивал резиновые коврики из стоящей на краю бездны машины и засовывал их под колеса. Понадобилось немало времени, пока я рискнул, задержав дыхание, трясущимися пальцами повернуть ключ в замке зажигания. Зато когда двигатель заработал, колеса обрели связь с землей и автомобиль снова стал карабкаться в гору, на смену страху пришло колоссальное облегчение.

Помню маячащие в тумане заснеженные, обросшие льдом строения (вероятно, бездействующий пограничный пункт), свисающий с флагштока обрывок трехцветного флага, потом, после многочасового непрерывного подъема, первые несколько сот метров по ровному месту: хруст ледяной корки под колесами, едва ощутимое изменение угла наклона дороги — и внезапная эйфория, вероятно хорошо знакомая спортсменам, после долгого изматывающего бега почувствовавшим, что критическая точка пройдена и победа не за горами. Тучи сдались. Где-то справа маячили голые вершины Парпайона, слева — скалистый массив Труа-Эвеше. Самая трудная часть дороги позади!

Спуск тоже был нелегок, но я знал, что ничего плохого случиться не может — ведь я уже дома. Первая провансальско-савойская деревушка: каменные дома, фонтан на площади перед мэрией, выставленные из кафе наружу столики под опущенной маркизой, скатерти в красно-белую клетку «Виши». Из телефонной будки возле церкви я позвонил на автозаправочную станцию в Аржентера. После долгой череды длинных гудков услышал:

— А, это вы, месье, ну и ну, повезло вам, поздравляю.