Провансальский триптих

Я хожу по Арлю, «восстанавливая» стершиеся, невидимые глазу картины, ищу приметы некогда кипевшей в городских стенах жизни, следы, оставленные горожанами, — как будто выслеживаю сказочных животных, протоптавших в глине свои тропы. Следов немного: одни превратились в камень, другие, затоптанные тысячами ног, навсегда исчезли.

Однажды вечером я оказался в окрестностях улицы Гран-Приере, которая прямо возле набережной Роны пересекается с улицей Арки — в том месте, где когда-то высилась римская триумфальная арка. Над крышами домов, словно остатки скелета гигантского допотопного зверя, торчат аркады церкви Fréres prêcheurs[300]

, то есть доминиканцев. Если вечером заглянуть в щель между досками, которыми заколочен готический портал, изнутри повеет ужасом. Призрачный свет от уличных дуговых фонарей, проникая в центральный неф через розеточное окно без витражей, выхватывает из темноты фрагменты колонн, ребра сводов, испещряет светлыми пятнами пол; кажется, перед нами декорации к спектаклю по какому-нибудь из рассказов Эдгара Алана По или фильму ужасов по Стивену Кингу. Жутковатое впечатление усугубляют глубокие раскопы и найденные археологами черепа, кости, полуистлевшие гробы, прислоненные к колоннам надгробные плиты.

В расположенных поблизости складах, депо, мастерских, бывших конюшнях до сих пор находят замурованные фрагменты готических арок, украшенных резьбой алтарных тумб, эпитафии из усыпальниц знатных арлезианских семейств (де Кикеран, де Грий, де Форбен…).

Предварив свой визит рекомендацией друзей из университета в Экс-ан-Провансе, я подошел к строгих форм дворцу XIV века (бывшей резиденции настоятеля монастыря) и постучал в ворота бронзовой колотушкой в форме львиной головы. Так началось мое знакомство с месье д’А., прямым потомком Петра Амантия, в 1231 году подарившего доминиканцам виноградник у Кавалерийских ворот. Спустя три года на территории виноградника был построен первый в Арле монастырь этого ордена.

Месье д’А., выдающийся историк, член элитарного Société des Amis du Vieil Arles

[301] и знаток города, слыл чудаковатым отшельником с несколько устаревшими взглядами.

— Арль — необыкновенный город, — сказал он, когда мы уже сидели за столом, заваленным книгами и газетами. — Он построен из камня, крови и надежд. Его история многослойна, ее можно сравнить с геологическими напластованиями на стене каменоломни. Если присмотреться, кажется, вот-вот увидишь, как происходили тектонические сдвиги, скачки напряжений… Поражайтесь, восхищайтесь, однако не забывайте, что это — запечатленные в земной материи свидетельства побед и поражений, грез о могуществе и счастье сотен тысяч некогда живших здесь людей. Два с половиной столетия назад мои сограждане по недомыслию, сплеча, попытались все эти свидетельства уничтожить. Они верили, что, выкорчевав следы прошлого, построят лучший мир — царство разума и всеобщего благоденствия. Время показало, каково истинное лицо этой утопии. Потери были колоссальные! Достаточно вспомнить, что за несколько лет революционного безумия было разгромлено, сожжено, разграблено больше, чем уничтожено врагами во всех предыдущих войнах! И если тем не менее какой-то прогресс произошел, то не благодаря, а вопреки этому безумию, под воздействием сохранившихся от прошлого сил. Только сейчас, задним числом, до нас доходит, что растоптанное прошлое не возродить, что, стирая его следы, мы утрачиваем свою идентичность.

Стоящие в углу большие ампирные часы пробили девять раз. В комнате со сводчатым потолком и суровыми каменными стенами сгущался сумрак, из углов выползали тени. На стене напротив окон висели портреты в резных рамах: мужчины в легких панцирях или без оных, в кардинальских шляпах либо светских, украшенных страусиными перьями головных уборах, с орденскими лентами через плечо. В облике мужчины на одном из портретов (похожем на известный портрет кардинала Ришелье работы Филиппа де Шампеня) угадывалось сходство с хозяином дома: тот же высокий лоб, сутуловатые плечи. Бросается в глаза красный плащ, орден Святого Духа, пышный воротник из брабантских кружев.