Провансальский триптих

Faut-il dire la vérité, et y ajouter que les zouaves, les bordels, les adorables petites Arlesiénnes qui s’en vont faire leurs première communion, le prêtre en surplis, qui ressemble à un rhinocéros dangereux, les buveurs d’absinthe, me paraissent aussi des êtres d’un autre monde.

Сказать тебе всю правду? Тогда добавлю, что зуавы, публичные дома, очаровательные арлезианочки, идущие к первому причастию, священник в стихаре, похожий на сердитого носорога, и любители абсента также представляются мне существами из иного мира.

Но уже 20 апреля 1888 года он пишет своему другу Эмилю Бернару[256]:

Ai vu un bordel ici le dimanche — sans compter les autres jours — une grande salle teinte àa la chaux bleuie — comme une école de village. Une bonne cinquantaine de militaires rouges et de bourgeois noires, aux visages d’un magnifique jaune ou orangé (quels tons dans les visages d’ici), les femmes en bleu céleste, en vermilion, tout ce qu’il у a de plus entier et de plus criard, le tout éclairéde jaune. Bien moins lugubre que les administrations du тете genre à Paris. Le spleen n’est pas dans l’air d’ici.

Я видел здесь публичный дом в воскресенье (впрочем, и в будни тоже): большая зала, выкрашенная подсиненной известью, — ни дать ни взять, сельская школа; добрых полсотни военных в красном и обывателей в черном; лица великолепно желтые и оранжевые (таков уж тон здешних физиономий); женщины в небесно-голубом и киновари, самых что ни на есть интенсивных и кричащих. Все освещено желтым. Гораздо менее мрачно, чем в подобных заведениях Парижа: в здешнем воздухе не пахнет сплином.

В другом письме тому же Эмилю Бернару, автору иллюстрированной десятью рисунками поэмы под названием «В бордель!», Винсент пишет: