Провокация: Театр Игоря Вацетиса

Лод. А черт их знает. Тебе-то что за дело?

Е. П.(задумчиво). Молодежь… Знаете, есть рыбы, которые поедают мальков, которых они наплодили. Может быть, они правы? А?

Л. Ф. Без четырех четыре! (Грозит пальчиком.) Готовимся. Пора.

Ц. А. Я готовлюсь, я всегда готова, но предупреждаю, это в последний раз, когда я соглашаюсь идти без Блюма.

Все идут к правой двери.

Лод. Нет, Блюм все-таки ведет себя как хам.

Е. П. Да нет, Блюм ведет себя как Блюм.

Уходят.

Л. Ф.(почти ушла, но вернулась). Боже мой, Исидóр, скажи мне хоть слово утешения. Скажи, что слышишь меня. Были же у нас с тобой другие времена!

Голос с неба. ПРИГО-ТО-О-ВИЛИСЬ!

Раскаты грома.

Л. Ф.(подняв пальчик). Гром! Будет ливень. Я пойду закрою окна в гостиной. (Смахивает слезу и уходит.)

Слышен скрежет железа, потом молния прорезает пространство, и Ангел-хранитель опускается на пол.

А. Х. Уф-ф, наконец-то! (Возится, пытаясь себя рассупонить.) Исидор Николаевич, отцепите меня. Ах, да… Давайте я вам ручки развяжу. (Возится.) Как это вы сумели сами так замотаться… Это надо же… А где моя торбочка? Я ж ее тут поставил… Неужели молодежь уволокла… (Действительно, торбочки нет.) Не исключаю, народ какой-то поразительно освобожденный… от всего… Да, ладно, что я из всего проблему делаю, там ничего и не было, в торбочке, кроме верблюда. Прямо злость на себя берет. (Развязал Исидора и все-таки ходит ищет по углам торбочку.)

И. Н. Да сними ты крылья! Будь проще. Давай я тебя отвяжу.

Ангел-хранитель поворачивается к нему спиной. Исидор Николаевич возится с застежкой.

А. Х.

Ах, Исидор Николаевич, видать, давно позабыли вы, как с женщинами баловаться. Застежечка-то точь-точь – дамская. Припоминайте, припоминайте.

И. Н. Охальник ты, Ираклий! Вовсе и не женская. Тут у тебя черт-те что наверчено.

Наконец крылья сняты, они висят на тросе в метре от пола.

А. Х.(поднимает чашку, которую забыли под креслом). Водички немного осталось. Хотите, Исидор Николаевич?

И. Н. Давай. (Вкушает воду.) Ну, что ж, именины прошли неплохо… (Достает из кармана верблюда, разглядывает.) Подарок меня тронул… А общее непонимание – это… как бы получше сказать… постоянство традиции – это… люди должны идти, и даже если полонезом, то…

Ангел-хранитель вставляет ему в рот кляп и поворачивает кресло спинкой к зрителям, как вначале.

Голос с неба. ПРО-О-О-БА! (Гром гремит.)

Крылья на тросе возносятся вверх. Слышен звук ливня.

Ангел-хранитель присел комочком на пол, возле кресла.

Грянул полонез, и опять, торжественно приседая, пошла процессия из правой кулисы в левую.

Занавес

Синусоида

Предисловие к постановке пьесы «Предбанник» Игоря Вацетиса

Ей-богу, самому неловко! Одно предисловие, второе предисловие и… вот опять! Сколько можно? Получается эдакая претензия на академичность. Совершенно безосновательно! (Нет, я вообще-то сторонник толковой небольшой вступительной статейки. Сегодняшний стиль изданий, когда – кто автор, откуда, где живет или когда жил – не понять, вот вам, дескать, читатель, готовая продукция, потребляйте как знаете, а мы ни при чем, – мне это не нравится. Тем более на задней сторонке обложки всегда восхищение данным творением каких-то неведомых газет, каких-то иностранных специалистов и обязательно сообщение – «лучше этого романа (или повести, или сборника, или чего угодно) никогда не было, всё это переведено на двадцать языков, голландцы (к примеру) поголовно зачитываются, общий тираж зашкаливает за миллион» и прочая брехня. Тут вопрос – если такой тираж, то что ж вы сами-то всего три тысячи дали? Или, боитесь, не поймем? Голландцы, стало быть, умнее нас? Да еще подобное самовосхваление практически на каждой книжке. Значит, что это? Это лапша, которую нам спокойно и без лишних затрат вешают на уши. Так что я, скорее, за надежную советскую традицию – мнение более или менее уважаемого специалиста, чтобы сориентироваться, а потом уже книжка.)

Но в данном случае ситуация особая. Если интересно, я объясню. Но только если интересно! А коли нет – плюньте и не читайте.

Теперь для оставшихся с нами.