Прозаические лэ

– Не лжет молва: видишь ты людей насквозь, Настасья Ивановна! – отвечал Ремунд Мудрый, усаживаясь на скамью. Посох он поставил к стене, но плаща не снял. – В самом деле, нужда погнала меня по дорогам, от дома к дому, от двора ко двору.

– Это вовсе не я вижу людей насквозь, – возразила Настасья Ивановна, – а меч моего деда Всеволода, который я забрала из огненных курганов. Вот он – поистине знаток человеков, и нет такого нутра, в которое он не мог бы проникнуть. Но ты не ответил на мой вопрос.

Ремунд же допил, не спеша, чашу, которую ему поднесли, и только после этого поднялся и снял с себя плащ.

Тогда видна стала огромная рана, зияющая на его боку: кроме плаща и штанов с сапогами, не было на Ремунде никакой одежды.

Была эта рана по краям черной, а в сердцевине своей багрова, она истекала прозрачными слезами и как будто дышала.

– Не зверь ли какой-нибудь к тебе приложился? – спросила Настасья Ивановна, подходя ближе. – Похоже, будто кто-то поселился на твоем боку!

С этим она засунула указательный палец поглубже в рану и принялась копаться внутри. Но Ремунд даже в лице не изменился.

– Выслушайте все, как было дело! – сказал он. – В моих землях, а это Бретонская марка, появилась страшная напасть: черный волк, разрывающий овец, и прочий скот, и таскающий маленьких детей, и вспарывающий животы крестьянам и коровам. Днем же этот волк превращается в человека, сегодня в одного, завтра в другого, и никогда заранее не скажешь, чье обличье он примет.

– Ты прибыл просить помощи в борьбе с этим волком? – спросила Настасья Ивановна.

Но никто, даже самый юный из ее дружинников, сын человека и великанши, не верил, чтобы это было так, да и сама Настасья Ивановна не надеялась.

– Вовсе нет, – отвечал Ремунд, напрасно называемый Мудрым, – ибо волка в конце концов одолел я сам. Но в последней битве мне крепко досталось: чудовище вырвало у меня клок мяса из бока, и рана эта никак не заживает, потому что волк напустил туда яда.

– Надо было прижечь, – сказала Настасья Ивановна. – Хочешь, я прижгу? Эй, кто там, Лейв Лейвсон! Дайте мне головешку!

– Не спеши, – Ремунд отвел ее руку. – Выслушай же, что было дальше.

Он сел на скамью, и ему вновь поднесли чашу. Дружинники Настасьи Ивановны весело переглядывались: они уже не сомневались в том, что их король не даст слабины и не спасует перед чужаком, который определенно хочет завладеть Ладогой, и дружиной, и самой Настасьей Ивановной.

– Когда пал черный волк, и я остался лежать истекая кровью и видя кусок собственного мяса у зверя в зубах, ко мне пришел благодетельный сон. В этом сне я увидел деву. Вся она была так прекрасно сложена, что очевидно было, сколь успешно природа во всех отношениях соработничала с самой судьбой, дабы создать такую деву, превосходящую всех девушек в мире.

– Хотела бы и я увидеть такую деву! – сказала Настасья Ивановна, посмеиваясь.

– Долго любовался я прекрасным видением, но затем оно смазалось, как если бы видел его отраженным в зеркале вод. И в самом деле, вскоре явился мне ангел. Это его крыло коснулось воды и навело рябь на отражение дивной девы. И ангел открыл мне, что лишь та, которую я видел во сне, принесет мне исцеление.

– И как должно прийти это исцеление? – спросила Настасья Ивановна.

– Через брачную постель, – отвечал Ремунд. – Если я возьму ее в жены, это спасет мою жизнь.

– Вот оно что! – вскричала Настасья Ивановна. – Такая-то мелочь? Но нашел ли ты милосердную деву, что явилась тебе в видении?

– Я вижу ее перед собой, – сказал Ремунд. – Это ты, Настасья Ивановна.

Он встал, шагнул к ней и упал на колени, простирая вперед руки и опустив голову:

– Согласишься ли ты спасти жизнь властителя Бретонской марки, который один на один вышел против черного волка и одолел его в неравном бою, но был при том смертельно ранен?

Королевские дружинники затаили дыхание, а Настасья Ивановна ответила просто:

– Ну конечно. Я стану твоей женой, Ремунд, и нынче же мы проведем ночь в брачной постели.

Она хлопнула в ладоши и велела начинать свадебный пир и готовить брачные чертоги.

Ремунд ел и пил весьма умеренно, указывая на свою немощь, а Настасья Ивановна, напротив, уплетала за обе щеки и выпила больше обыкновенного. Но затем она пошла на двор, подышала чистым ладожским воздухом и проглотила кружку горькой настойки.

А потом распустила волосы, сняла сапоги и пояс и вошла в брачный чертог.

Ремунд лежал на постели и смотрел на нее жадными, холодными глазами. Тогда Настасья Ивановна сняла с себя рубаху, и нож скользнул ей в ладонь. Она уселась на Ремунда верхом и, прежде чем он что-то успел сказать, перерезала ему горло. Затем принялась снимать с него кожу и делала это весьма тщательно, чтобы нанести как можно меньше повреждений.

Под утро она закончила свою работу. Когда пришли к ней дружинники, то увидели, что и постель, и сама Настасья Ивановна, и пол вокруг – все залито кровью. Настасья Ивановна сидела на постели возле алого трупа, скрестив ноги, и пыталась вдеть нитку в иголку.

– Скользят пальцы, – объяснила она Лейву Лейвсону. – Нужно зашить в этой коже дырки, иначе я не смогу наливать в нее вино.