Прозаические лэ

Две ночи подряд приходил к ней безкожий Ремунд, стоял перед ней на коленях, умолял простить обман и выпрашивал назад свою кожу.

На третий день сжалилась Настасья Ивановна и вернула Ремунду кожу.

– Одевайся да проваливай, – сказала она. – Все равно мешок из нее никудышный – дырявая.

* * *

Хрольв Пешеход хорошо помнил отцовский совет – жениться; но он никак не мог выбрать себе жену. Наконец пришел он к своему брату Сэлинту и сказал:

– Наш брат Инги как-то рассказывал о женщине, которая стала королем.

– Эта женщина убила нашего брата Арнгрима, – ответил Сэлинт. – Или ты забыл?

– Нет, это я помню, хоть меня и называют полоумным, – кивнул Хрольв, морща лоб. – Одной половиной ума я запоминаю, а другой забываю, вот так и живу.

– К чему ты клонишь? – Сэлинт насторожился.

– Я хочу эту женщину в жены, – объяснил Хрольв Пешеход.

Сэлинт окинул его взглядом, всего, с головы до ног. Хоть и был Хрольв уродливым и тупым, он все-таки приходился Сэлинту братом, и король жалел его.

– Бедный мой брат Хрольв, одной половиной ума ты уже подумал, а теперь, прошу тебя, подумай другой: куда тебе заполучить Настасью Ивановну! Ты ведь знаешь, что она делает со своими женихами?

– Какие-то россказни доходили до меня, но уж конечно не все, – отвечал Хрольв. – Хотел бы я посмотреть собственными глазами.

– Да ведь она – сущее чудовище, брат, и глядеть на нее не стоит, – сказал Сэлинт. – Виданное ли дело, чтобы дева так упорно отвергала брак? Ведь не последние люди к ней сватаются, а достойные мужи.

– Мало чести для этой девы в таком сватовстве, – отвечал Хрольв. – С кем может она вступить в брак, не навлекая на себя позора? Никто из тех, кто приходил к ней со сватовством, не искал ни любви ее, ни счастья; всем хотелось лишь отобрать у нее Ладогу, корабли, дружину и не знающий пощады меч.

– Брат, не ходи в Гардарики! – взмолился Сэлинт. – Назад ты не вернешься.

– Это мы увидим, – сказал Хрольв.

Он взял свою дубину, плащ из козьей шерсти, запасные сапоги – и отправился в путь.

Идти ему пришлось долго, ведь он шагал пешком, но в конце концов добрался до Гардарики, и вот как он понял, что близок к цели: повсюду видел он на столбах тела воинов в богатой, но изорванной одежде.

– Ох, – сказал Хрольв Пешеход, останавливаясь у первого столба и опираясь на свою дубину. К столбу был привязан рослый воин с черной бородищей. Был он истыкал булавками и истек кровью, а сверх того заеден мошками. Голову он свесил на грудь и не дышал. – Вот и свиделись мы с тобой, храбрый Эрлинг! Помнишь, как потешался ты над неуклюжим братцем Одда Стрелы? Не смеяться тебе больше надо мной, не лить мне вино за шиворот! И не думай, что об этом я не печалюсь.

Он пошел по дороге, ведущей через лес. Между стволами деревьев заметны были большие валуны, а впереди начинался подъем на высокий холм.

Хрольв шагал без устали и вот услышал он, как кричат птицы. Ему стало любопытно, и он свернул в рощу, а там, на колесе поверх столба, лежало тело без рук и без ног, с головой, прибитой внизу.

Хрольв присел на корточки и посмотрел на лицо головы.

Лицо это также было ему знакомо. Братья потехи ради иногда брали с собой сущеглупого Хрольва, вот и перезнакомился Хрольв с многими славными мужами.

– Ба! – вскричал Хрольв. – Ты ли это, Финн, сын Торда? Узнаю твой мутный взгляд и кривую усмешку! Был ты человеком мрачным и когда улыбался, то делал это через силу, словно движение губ причиняло тебе сильную боль. Но надо мной ты смеялся. Как же угораздило тебя посвататься к Настасье Ивановне? Чем ты задумал взять эту женщину?

Он покачал головой, поднялся и двинулся дальше.

Следующее тело встретилось ему на ветках дуба, вольготно росшего посреди широкой поляны. С одной ветки свисала рука, с другой нога, тело было засунуто в дупло и оттуда глядели лишь плечо и часть лица.

– Ух ты! – сказал Хрольв, уставившись на это дупло. – Богатые мясные плоды принесет это дерево на следующую осень, нальются желуди кровью, а иные, быть может, научатся и говорить! Кто же ты, мой господин? Повернись-ка так, чтобы я мог тебя рассмотреть.

С этими словами он ткнул в мертвеца своей дубиной, но мертвец лишь глубже провалился в дупло. Однако на руке, болтавшейся над головой Хрольва, путник увидел кольцо и сразу же вспомнил, кому оно принадлежало.

– Вот так дела! – сказал он. – Знаю я, кто ты такой: ты – Бруси Подбородок. Зачем ты оправился в Ладогу? Неужто поверил, что Настасья Ивановна снизойдет до тебя? Должно быть, сразились вы с ней в честном бою, и она выпустила тебе кишки.

Халль был закопан в землю по пояс и расклеван птицами; Харалад, в смоле и перьях, растянут поперек дороги с руками и ногами, привязанными к кольям, – через него ездили телеги и всадники, и мало что осталось от его живота.

Наконец услыхал Хрольв Пешеход чей-то плач в темных кустах. Не мешкая, раздвинул он кусты дубиной, и прямо на него полетел рой черных мух, а затем из мух выступил человек без кожи. Свою кожу он держал в руках.

– Помоги мне, добрый путник, надеть ее, – умолял он. – Ты первый, кто не убежал от меня, так окажи такую милость.