Пруд гиппопотамов

– Да, это он, – ответил Эмерсон. – Трудно представить, глядя на эти сморщенные останки, но при жизни он был красивым, хорошо сложенным мужчиной, и ему едва исполнилось тридцать, когда он встретил смерть.

Я присоединилась к Нефрет, продолжавшей смотреть на фотографии.

– Достаточно неприглядная портретная галерея, – заметила я. – Отрезвляющие размышления о том, что эти ужасные останки, нынче совершенно иссохшие, обнажённые и разбитые, некогда были божественными монархами и их прекрасными королевами. Конечно, никогда не следует забывать то, чему учит наша вера: тело должно вернуться в прах, откуда и пришло[73], тогда как душа человека...

– Бессмертна? – Эмерсон язвительно-сардонически закончил предложение, которое я сознательно оборвала – потому что с опозданием поняла, к чему оно приводит. Беспокоясь по поводу сомнительных религиозных убеждений Нефрет, я подумывала провести небольшой урок о христианских догмах. Но забыла, что бессмертие души являлось также и египетской догмой, и Эмерсон может не захотеть вспоминать о нашем странном госте и его разговоре о реинкарнации.

– Э-э… да, – промычала я.

Нефрет была слишком поглощена своими мумиями, чтобы прислушаться к обмену репликами.

– Все они выглядят так, будто сражались на войне, – пробормотала она, созерцая истощённый труп, нос которого бесспорно свернули на сторону.

– Конечно, он участвовал в войне, – согласился Эмерсон. – Это Ахмос, внук Тетишери, победивший гиксосов и объединивший Египет. Но его травмы посмертны – нанесены ворами, разворачивавшими мумии в поисках драгоценностей[74]. Бедные тела переживали крайне тяжёлые времена: их разворачивали и уродовали грабители, заново оборачивали благочестивые жрецы (часть которых была недостаточно благочестива, чтобы воздержаться от изъятия предметов, пропущенных грабителями), затем они снова подвергались насилию, перемещались из одного укрытия в другое в тщетной надежде сохранить хотя бы то ничтожное, что осталось от них. Однако и при жизни не все из покойных были прекрасны и любимы. К тому времени, когда эта маленькая старушка оказалась в руках бальзамировщиков, она уже была практически лысой, а выступавшие вперёд зубы не добавляли ей очарования.

– Кто она такая? – спросила Нефрет.

Эмерсон пожал плечами.

– Мумии перемешаны, что не удивительно, если учесть, сколько раз их перемещали. Часть не идентифицирована, а многие, я считаю, помечены неправильно. Вероятно, потребуются годы, чтобы разобраться в них, если это вообще возможно осуществить.

– Методы мумификации менялись с течением времени, – заметил Рамзес. – Таким образом, можно определить приблизительный период, когда человек жил.

– Хватит мумий, – прервала я с отвращением.

– Полагаю, это тебе больше придётся по вкусу, – улыбнулся Эмерсон, когда Нефрет подняла фотографию массивного золотого браслета.

– Я помню, как видела эти драгоценности в Каирском музее, – восхищённо выпалила Нефрет. – Вы уверены, что они принадлежали королеве Аххотеп? Это картуш[75]

короля Ахмоса – её сына, да?

– Они были найдены в её гробу, – ответил Эмерсон. – Значит, их подарил Ахмос, который действительно был её сыном. Если бы дары, поднесённые им своей бабушке Тетишери, были такими же богатыми, как эти...

– Конечно, весьма сложно ожидать, что её могила не была ограблена в древности, – кивнул Рамзес.

– Мы и не должны надеяться, – согласился Эмерсон. – В наши дни был обнаружен ряд предметов, принадлежащих королевским персонам Семнадцатой династии, в том числе ювелирные изделия Аххотеп. И только на одной статуэтке значилось имя Тетишери.

Статую сфотографировали спереди, сзади и с обеих сторон – всего четыре снимка. Нашим глазам предстало изображение молодой женщины, сидевшей в жёсткой формальной позе, обычной для таких скульптур. Одежда была простой, плотно облегавшей тело рубашкой, которую носили в те времена женщины всех рангов, поддерживаемой ремнями, обрамлявшими маленькую грудь, но на голове красовалась корона – стервятник королевы[76]. Крылья с перьями обрамляли нежное молодое лицо.

Рамзес начал:

– Если это достали из её могилы…

– Определённо из района Фив. Впервые я увидел её в 1889 году в лавке торговца антиквариатом в Луксоре, – ответил Эмерсон. – Одна из пары.

– Я этого не знал, – признался Рамзес с огорчением.

– И мало кто знает. На самом деле существует только основание второй, и оно сильно повреждено, но является точной копией основания этой статуэтки. Перед тем, как мы покинули Каир, я отправился во Французский институт[77], где сломанное основание гнило с тех пор, как этот осёл Буриан[78] приобрёл его – Бог знает, где и когда, так как он никогда не заботился о ведении записей. Моя кровь вскипает, – заскрежетал зубами Эмерсон, – когда я думаю думать, сколько знаний было потеряно из-за небрежности археологов. Нельзя ожидать большего от неграмотных расхитителей гробниц, но учёные ничуть не лучше, особенно этот ублюдок…

– Эмерсон!