Прыжок в ледяное отчаяние

— Вот эти деньги я уже получила. Так что деваться некуда — завтра поедешь с приличным мужиком с телевидения в квартиру его сестры. Она из окошка выпрыгнула. Или ее столкнули. Это ты сможешь увидеть, черт запойный?! — Кака пхнула под столом Мячикова ногой.

— Какочка, я пока не в форме. Ты же видишь, милая…

— А когда ты в форме бываешь, мучитель проклятый?! — у жены задрожали полные нарумяненные щеки.

Мячиков, вглядевшись в лицо супруги, застонал от пронзившей его боли.

Совсем скоро, да вот же, буквально этим летом… Нет, осень, прелая листва под ногами, изморозь, ветер стучит карнизом в спальне, ревет в незаделанную Мячиковым щель, и Кака — с раздутой спиной и рукой падает с кровати, и никто не может ее поднять. Некому. «А почему же меня нет рядом? Где я? Что со мной?!» Мячиков огляделся по сторонам — бесы сгинули, будто и не существовали никогда.

— Что?! Почему?! — вскрикнул Борис, закрутившись на стуле и впервые не находя ответа на свой вопрос.

От тычка Каки закашлялся, схватился за пережаренное крылышко.

— Ты мне припадки давай не изображай! Сейчас на такси едем домой и до завтрашнего утра с кровати ни ногой. А завтра тебя отвезут на место и привезут. Будешь как человек себя вести — не отдам в психушку, а если… — жена вновь пребольно пхнула сапогом Мячикова.

— Какочка, тебе надо пойти к врачу. У тебя грудка не болит? Левая? — зашептал Мячиков, вытянувшись к жене.

— Сейчас у тебя заболит что-нибудь, гад малахольный! Ешь давай! — Кака встала, громыхнула судком, подвигая его под нос Мячикову, и пошла в сторону ординаторской.

Счастье — это когда родные люди сидят рядом за столом, нахваливая самый обычный обед — щи да котлеты. Перебрасываются пустячными вроде бы фразами, улыбаются незаметному жесту и взгляду, смеются над незначительными воспоминаниями. И все это имеет особый, высший смысл только для них, близких. Да и можно ли найти определение духу, негласно властвующему там, где собрана НАСТОЯЩАЯ семья? А как можно объяснить подтекст человеку, выросшему на комиксах? Или заставить не фальшивить бесслухого? Нет-нет, к семейной жизни тоже нужен талант. Особое знание и чувство.

Люша размышляла обо всем этом, заваривая чай. На душе царили покой и ясность. Муж — прежний, открытый, нежный, и сын — любящий, тактичный, курили на балконе. Разные и одинаковые. Голоса — не отличишь. Глаза — тоже. Но Сашка — черный, а Котька — белый. В маму…

— Я умудрилась купить два торта, представляете? — мать семейства развела ручонками перед лицами своих мужчин, чинно вплывших с балкона после «мужских» разговоров.

— Неужели «Наполеон»? — восхитился Шатов.

— И бисквитик? — робко поинтересовался сын.

— Остатки заберешь Жанночке, — Люша споро достала коробки с тортами из холодильника и начала высвобождать их от веревочек-пут.

— Какие ей тортики?! Она ирисок у меня месяц не видела! Нет и нет, — строго отрезал Котька, усаживаясь в своем любимом углу у холодильника.

Люша с Сашей переглянулись и прыснули.

— Ты представляешь, что он будет вытворять со своим ребенком? — Саша яростно потряс ножом и ловко стал разрезать любимый слоеный пирог, вид крема которого повергал в ужас его жену.

— Да уж, никакой шатовской вольницы! — с апломбом ответил Костя, подставляя чашку под струю крепчайшего чая, который разливала Люша.

— А то вырастет этакий самостоятельный, да ранний. Шибко умный.

— Не льсти себе, — мать легонько дернула сына за чуб и взялась за раскладывание бисквита по тарелкам.

Прожевав первый кусок торта, Костя прищурился, приступая с допросом к матери.

— Мне вот отче доложил, что ты сегодня куда-то несешься по уголовным делам. Опять во что-то влезла! Мам, бок-то не болит уже? — брюзга-ребенок слыл старшим в семье по праву.

— Коть, во-первых, никакой опасности. Одно общение с трусоватыми полуинтеллигентными телевизионщиками. Во-вторых, ты что матери указываешь?! — Люша сделала театрально страшные глаза.

— Пап, и как ты это терпишь?

— А что делать? — философски вздохнул Шатов, прихлебывая по-купечески чай из блюдечка. — Все равно будет делать то, что считает нужным. Только врать начнет. Пусть лучше в открытую в казаки-разбойники играет. — Шатов решительно взялся за новый кусок «Наполеона».

— Вот и я за правду, — жестко сказала Люша, глядя на мужа.

И Костя отметил, что слишком жестко. И слишком серьезно.

Впрочем, через минуту чаепитие пошло в обычном семейном ключе: мирно и шутливо.

Благословив устроившегося за компьютером ребенка и отдав приказания улегшемуся с газетой супругу есть курицу и рис по первому зову желудка, Люша пошла собираться. Предстояло надевать что-то стильное, но без претензий.

Появившись перед Шатовым «при параде» — в светло-сером костюме а-ля Жаклин Кеннеди, Люша сказала протянувшему к ней с жаром руки Шатову:

— И все же я не могла ошибиться с этой архивисткой. И ревную тебя, как зверь. Как пантера. Вот! — И она с хохотом вырвалась из цепких и настойчивых объятий мужа.

Шатов раздраженно произнес:

— Забудь о существовании этого человека. Как о существовании инопланетян.

— Тем более что их, по утверждению Светки, и вовсе нет, — вздохнула жена.