Прыжок в ледяное отчаяние

— Ну как, Владислав, может храниться чай? — раздраженно посмотрел Сверчков на Загорайло. — Был он спрессован в брикете, круглом. Я разломал и положил в металлическую баночку с кружочками. Специальная такая есть у нас для чая. Вы считаете… — сник болящий.

— Чай вы пили вчера вечером, — утвердительно сказал оперативник.

— Я всегда пью чай. Не по одному разу в день.

— Мне нужна, Анатолий Сергеевич, эта баночка с кружочками, — жестко сказал Загорайло.

Танечка потеряла покой и аппетит. Хоть она и хорохорилась перед Сеней Бубновым, что с легкостью выбросит Шашу из головы и сердца, да не очень-то могла совладать с собой. Шатов, оказывается, был необходим ей со своим покоем и непафосностью. И с яростно, кратко прорывающейся страстью. Да! Холеричный Сеня ни в какое сравнение не шел с «пожилым» любовником. Бубнов надоел ей в эти дни амбициозным занудством и интеллектуальными претензиями до зубной боли. Выслушивать рулады о послевкусии прозы Маркеса, поглощая манную кашу, становилось все тоскливее. Она не любила ни манку, ни Маркеса. Вот Шаша умел накупить неправильной, но вкусной еды, вроде чебуреков или пончиков, и развеселить байками из телевизионной и радийной жизни. И всякий раз они несли практический смысл: Земцова с жадностью постигала привычки, законы, характеры персонажей манящего мирка, в котором ей требовалось занять свое, не последнее, место.

В среду преподаватель не явился на занятия, до пятницы так и не позвонил, и Танечка сломалась. Выпроводив Семена из квартиры под предлогом уборки и приведения себя в порядок, дрожащими пальцами набрала заветный номер. Александр отклонил вызов, но через пять минут сам перезвонил. Земцова залепетала, оправдываясь:

— Прости, я посмела только потому, что волнуюсь за тебя. Ты не был в Школе в среду, и я подумала…

— Очень срочная и важная работа свалилась. А что? Замены не нашли? — сухо отозвался Шатов, голос которого тонул в шуме многолюдного помещения.

— Да нет, заменяла какая-то бабулька с воспоминаниями о дикторской молодости. — Танечку обескуражил ледяной тон любовника. — Мне бы хотелось поговорить с тобой. Как-то по-человечески все обсудить и…

— Танюш, ну что там по-человечески или иным способом обсуждать? — устало сказал Александр. — Что «оттягивать свой конец»? Извини за пошлость.

Танечка заплакала. Она и сама не ожидала от себя такой острой, болезненной реакции на внезапный разрыв. Игры закончились. Покорительница эфира нуждалась в этом прямом, понятном человеке.

— Танюш! Ну, прости, Танюша. Я резко и… все гадко получается. Мучительно для меня! Я перезвоню через десять минут — мне нужно расплатиться. — Шатов отсоединился, и Танечка взвыла.

Она рыдала, скорчившись в продавленном чужом кресле, глядя на блеклые обои, на облезлую дверцу шкафа, которая закрывалась при помощи махровой тряпочки, и с отчаянием брошенного ребенка вспоминала уютный рыбинский дом, мягкую белоснежную постель, котлеты и солянку. Звала суетливую снисходительную маму. Просилась в простую и скучную, но такую спокойную и защищенную жизнь. «У меня больше нет сил быть сильной», — Танечка рывком подняла себя из ненавистного кресла, чтобы пойти умыться, и в этот момент вздрогнула от нежданного звонка.

— Ну вот, уселся в машину. Могу говорить. Хотя, что может изменить разговор, Тань? Я…

Танечка затрепетала при знакомых, мягких интонациях Шатова.

— Не нужно разговоров! — крикнула она. — Я понимаю, что ты ничего не изменишь в своей жизни, и ни на что не собираюсь претендовать. Я просто прошу приехать хотя бы на десять минут. Просто посмотрю на тебя и… — Танечка вновь разрыдалась.

Саша помолчал, а потом спросил тихо и обреченно:

— Ты одна сейчас, без Ленки?

— Да. Ленка у бабушки, я же говорила тебе.

— Я приеду.

Они будто поменялись ролями. Извивающаяся Танечка казалась безумной, требующей свое, вожделенное, Саша — уступающим, настороженным. Старание юной любовницы спасти положение, вернуть прежнюю остроту близости лишь отрезвили Шатова: он стыдился ее детских острых грудок и закинутого в наигранном экстазе лица. Поднявшись с хрусткой, преувеличенно разоренной кровати, Саша со всей очевидностью понял, что никогда больше не вернется в это чужое пристанище. «Нужно обязательно попросить Фетисова дать ей возможность ездить на репортажи. Она заслуживает хорошей работы и нормальной жизни. И мужа тоже заслуживает — сильного, молодого и умного. Где вот только такого найти?» — отстраненно думал Александр, стоя под ледяным душем.

Танечка хлопотала на кухне, организуя знатный стол. Шатов привез заливной язык, дорогущий сыр с плесенью, ветчинные рулетики и семгу. А к кофе — любимые Танечкины корзиночки с фруктами и шоколад с вишней на коньяке.

— Я сейчас все это слопаю одна! Иди скорее, Шаш! — крикнула девушка, услышав, что любовник вышел из ванной и звякает в комнате пряжкой от ремня.

— Танечка, подойди сюда, — тихо позвал Шатов.

Он стоял в коридоре — в ботинках и куртке.

— Мне пора.

Он обнял застывшую девушку.