Псих

Еще, наверное, я вас огорчу, но я сильно подобрела за эти дни, и мне больше не хочется убивать направо и налево. Я исправно звоню родителям, да. Пописываю фрилансерские статейки на всякие псевдоразумные сайты. Я теперь специалист самого широкого в мире профиля – я уже очень много знаю про корпоративную этику, авторское право в искусствоведении и концепцию «чужого» в современном индийском кино.

Да, еще я какое-то время провела за чтением того, что привез мне Райдер. Райдер учит Марселлу играть в шахматы. Литературу она с горем пополам сдала на тройку – чуда не случилось, если не считать того, что теперь ей на эту тройку совершенно плевать.

– Ты знаешь вообще, почему ее завалили? – интересуется Райдер, пока я задумчиво пялюсь в экран.

– Понятия не имею. Ты же теперь лучшая подруга, тебе и сплетни собирать.

– Ради бога, – говорит Райдер, – можешь обзывать меня подругой, но я такое в себе держать не могу. Она вашей преподавательнице устроила истерику насчет тебя. Можешь описать это в журнальчике.

– Я-то опишу, – говорю я, – только я не люблю приступы самопожертвования.

– Что, приятно быть самой самоотверженной в комнате?

– Прикинь.

Райдеру интересно, почему я ничего не говорю ни насчет своих тетрадей, ни насчет того, что он приехал с такой задержкой – я даже не узнаю подробности про его разговор с родителями и про их грандиозные литературные планы. Поэтому, естественно, он ищет какие-нибудь обходные темы. Вам стоит знать, что Райдер талантливее многих моих докторов.

Со мной всегда случается одно и то же: мне кто-то нравится, какое-то время мне кажется, что и этому кому-то я нравлюсь, а потом такое впечатление, как будто я обрастаю панцирем-невидимкой. Меня не замечают, и я не могу пошевелиться, чтобы хоть что-то исправить. Самое убийственное ощущение в жизни – сразу после момента, когда между вами порвался провод. Я ненавижу себя за то, что у меня все и всегда так одинаково.

Заходишь в сеть, видишь у Райдера на стене очередные бабские откровения – ну что мне с вами делать? А если точнее – что делать с собой, если выйти из себя и уйти к чертовой матери не получается?

Каждый раз, каждый гребаный раз, когда мне дают надежду, я вижу, к чему все идет. Я вижу свои бесцельные хождения туда-сюда в надежде выгнать из себя чертовых бесов ревности, я вижу, как стремительно растет стена у меня внутри, я знаю даже, что и с кем у него произойдет. И приблизительно знаю, когда. Как бы я хотела быть дурой и всего этого не видеть. Почему я не могу просчитать собственное будущее, почему я не знаю, что со мной будет через месяц или два, но точно знаю, что в эти месяц-два Райдер опять вывернет меня наизнанку, а потом… это «потом» таким тошнотворным эхом раскалывает мне голову, что лучше я не буду произносить ничего вслух.

(Пафосной записи три с половиной года. Самое печальное, что с тех пор не изменилось ничего. Вывод: никогда не превращайте любовь в единственный фактор, определяющий вашу жизнь. Вам слишком часто придется вешаться.)

Почти все книги о самопомощи гласят: когда вам плохо, изгоняйте иррациональные чувства холодной суровой логикой. Делайте логические, а не эмоциональные, выводы. О’кей. Я отбросила эмоции и, посмотрев на свой удивительно долгий жизненный путь, могу логически доказать – я люблю, меня не любят, меня бросают, я плачу. На последнем слове можно ставить любое ударение, повторять до бесконечности. Это не то чтобы печально… а хотя почему, это печально, и весьма.

Захожу в ванную зареванная, смотрю на себя в зеркало и начинаю ржать – я похожа на вампира и клоуна одновременно. Нет, Райдер, пока мы живы, я от тебя не отстану. Чисто из принципа.

Пока мы пилили опилки всеми возможными способами, пришла весна. Я сажусь на автобус до дома – самое время забрать оттуда вещи полегче и вообще посмотреть, что мне может пригодиться из того, что осталось там. Мне, конечно, интересно, что они мне скажут – я уехала на два месяца, приехала через четыре, и то только для того, чтобы опять уехать (и желательно не возвращаться). Кстати, кого еще интересует морально-этическая сторона моей жизни у Марселлы? Я немножко подрабатываю фрилансом, Райдер исправно платит за квартиру, которую снимает у Марселлы, но живет почти постоянно с нами. Я думаю, что мы скоро организуем коммуну и пошагаем к светлому будущему – если, конечно, до этого не приедет Марселлина мать и все не испортит.

А почему бы, собственно, и не жить так. Я в детстве мечтала жить без взрослых, как все дети. То есть не столько без совершеннолетних, сколько без тех, кто считает, что по достижении совершеннолетия нельзя истерически ржать над глупостями и не иметь постоянной работы со стабильным заработком. Поверьте, я знаю много таких восемнадцатилетних. Поэтому как-то страшно думать, что и мне уже скоро восемнадцать – вдруг работает какая-то особая дебильная магия, которая ровно в полночь включит самовлюбленность, снобизм, снисходительный тон и неодолимую тягу стать белым воротничком?

– Согласись, – говорит Райдер, – без денег все-таки бывает печально.