Психэ и материя

Этот геометрический символ был, можно сказать, богом математиков, и в нем превалирует интуиция всеобъемлющего космического порядка, который также имеет смысл, хотя он и весьма различно интерпретируется в разных эпохах.

Этот геометрический образ Бога, мандала, в целом относительно статичный символ порядка, даже если он может включать внутреннее вращательное движение. В целом она представлена неподвижной. И, что более важно, это нечто совершенно

безличное. Можно восхищаться мандалой или быть тронутым ее гармонией, но нельзя с ней поговорить или поссориться. Поэтому в большинстве существующих религий Божество также представлено как личностное существо. Кришна может говорить с человеком, как мы видим в Бхагавад-Гите, хотя он нечеловечески ужасен в своей подлинной форме. Иудео-христианский Бог — это личность. Преимущество личностного образа Бога, как говорит Юнг, «лежит в возможности лучшей объектификации vis-à-vis».

Его «эмоциональное качество придает жизнь и действенность». «Ненависть и любовь, страх и почтение выходят на сцену конфронтации и возносят ее до драмы. То, что лишь „показывалось“, теперь „разыгрывается“. Человек ввязывается в эту ссору во всей своей реальности» [48]. Это опять предполагает, что смысл более тотален, в еще большей степени «холон», чем порядок, а также что нет смысла за исключением того, что предназначен мне, тому индивидууму, который «поражен» им. Осознание порядка предполагает мудрую адаптацию к нему, но влечет за собой своего рода стоический или эпикурейский фатализм, который, как указывает Раймонд Ройер, обычен для ведущих современных физиков в Америке. Но нет чувственной конфронтации. Смысл, напротив, предполагает чувственные реакции и этические решения; он содержит личностные оттенки.

Изначально, как мы видели в примере со сферой, смысл и порядок сочетались; только с развитием современной науки они разделились. Разрывание порядка и смысла также заметно в другом символе, в идее космической машины, т. е. идее, что вселенная как огромная машина, обычно принимаемая за часы. Первые часы преимущественно использовались в монастырях и соборах, и им приписывался религиозный смысл. Николай Кузанский, например, говорит в «Видении Бога» (1453): «Пусть концепция часов представляет Самость вечности, тогда движение часов означает последовательность. Вечность, таким образом, развертывает и свертывает последовательность, поскольку концепция часов, которым подобна вечность, разворачивает и свертывает все вещи» [49]. Здесь можно увидеть тесную связь часов с идеей о божественной сфере.

Только в пост-картезианских науках и философиях символ часов как образа вселенной стал образом бездушного, автономного механизма, который тупо тикает веки вечные вплоть до энтропийной смерти. Этот механистичный взгляд на мир преобладал лет тридцать назад. Человек забыл, что часы не существуют без часовщика, стоящего за ними целеустремленного разума. Если взглянуть на символизм машин, как он проявляется в снах и бессознательных фантазиях, он обычно указывает на такой целеустремленный разум, скрывающийся за бессознательным, Таким сном, например, является видение мировых часов, опубликованное Юнгом в «Психологии и алхимии». Вот другой подобный сон: «Я в глубоком подвале с мальчиком и мужчиной. У мальчика электрические гирлянды для Рождества: с потолка свешивается большой медный котел, и начинает вибрировать от проводов со всех сторон. Через время проводов больше нет, котел теперь вибрирует от атмосферных электрических колебаний» [50].

Для нас это символ Самости. В письме Юнг комментирует этот сон [51]: что необычно, так это представление Самости через аппарат, «Машина» — это всегда нечто выдуманное

, намеренно собранное для определенной цели. Тантристы скажут, что вещи представляют ясность мыслей Бога. Машина — это микрокосм, который Парацельс называл «звездой в человеке». У меня всегда чувство, что эти символы касаются великих тайн, magnalia Dei(великие знания о Боге).