Психофильм русской революции

Терпелись все национальные флаги, кроме русского. Толпа бросалась разоружать полицию и освобождать заключенных из тюрем. Типичной картиной того времени был самосуд. На уличный скандал, на задержание мелкого воришки как мухи на мед сбегались люди. Расправа была недолга: молчаливый бандит, товарищ с фронта, спокойно вынимал из кобуры наган и пристреливал воришку, а пораженная, на миг отрезвевшая толпа быстро разбегалась.

Орудие прогресса и культуры - автомобиль - стал эмблемой революции. Во время войны все автомобили реквизировались, и на них по городам катались офицеры штаба с сестрами милосердия. Теперь ими завладели товарищи, и они стремглав носились по улицам без всякого смысла. Раньше лихачи-извозчики катали золотую молодежь с кокотками. Теперь на шикарных краденых автомобилях катались размалеванные матросы с накрашенными проститутками, которые находили выгодным отдаваться товарищам революции.

Слово «товарищ» слышалось всюду. Однажды на открытой сцене артист Соколовский, впоследствии геройски погибший на баррикаде в Киеве в борьбе с большевиками, разъяснил его происхождение: «Товар ищи». И действительно, товарищи при обысках искали товар и грабили его.

Убивали офицеров. Между тем огромное число товарищей дезертиров сами себя произвели в офицерские чины и щеголяли в офицерских кокардах. Как бы в насмешку над царившей всюду грубостью люди говорили друг другу уравнительное вы, как во время Французской революции употреблялось уравнительное ты. Быстро стиралась военная выправка: солдат щеголял нахальным тоном и разнузданностью, а офицеры переодевались в штатское платье. Винтовку с товарищеским шиком носили дулом книзу.

Дворники во имя революционной свободы прекратили уборку улиц, и грязь росла с каждым днем. Дворники стали важными членами домовых комитетов и вселились в квартиры жильцов. Как и во все последующие периоды революции, базар был верным барометром революции. Когда положение было плохое, цены на продукты первой необходимости росли и достигали гомерических цифр. Деревня воевала с городом.

Бабы складывали в сундуки наводнявшие население «керенки» -бумажные деньги, печатаемые во времена Керенского, и накопляли их, не понимая, что скоро они превратятся в груды ненужной бумаги. Ходил анекдот, что торговка на замечание о дороговизне хлеба заметила: «Был Николай-дурачок - стоил хлебец пятачок». Охваченные безумием, все взвинчивали цены. Продукты в лавках периодически исчезали, а потом вдруг появлялись, но втридорога. Винили в этой спекуляции жидов, но и деревенские бабы не клали охулки на руку.

Характерную картину представляли железнодорожные станции.

Орда дезертиров и демобилизованных солдат двигалась к своим домам, все разрушая и грабя на своем пути, без всякого смысла выбивались стекла в вагонах и на станциях, обдиралась обшивка в классных вагонах, все портилось и загаживалось. На крышах, на буферах вагонов лепились фигуры товарищей в серых шинелях. Несчастных случаев было без счету. Я видел под Киевом раздавленного поездом бравого вахмистра с четырьмя Георгиями на груди. Герой Императорской армии выдержал огонь неприятеля, чтобы погибнуть глупой смертью в товарищеском хаосе. В другой раз на моих глазах сорвался с подножки студент, атакуя подходивший поезд, чтобы захватить место. Он свалился под надвигавшееся колесо, и я видел, как его раздавило поперек туловища. Стоявший тут же носильщик философски сказал: «Готов!». А толпа продолжала лезть в вагон, совершенно не обращая внимания на лежавший под колесами труп. На промежуточных станциях солдаты атаковали поезд, занимали с бою места, а отдельные товарищи взлезали на паровоз и, приставив винтовку к груди машиниста, ревели: «Вези!» Ну и довозились.

Однажды поезд, который взялся везти солдат железнодорожного батальона, со всего разгону въехал в станционное помещение Киевского вокзала. Никакие доводы не действовали на обезумевших людей. Их влекло домой делить награбленную землю, а до немцев какое им было дело?

Продажа спиртных напитков была запрещена, но уже появился на сцене революции самогон, который потом вытеснил царскую монопольную водку и отравил русский народ наряду с другим ядом революции -отравлявшим революционную интеллигенцию и чекистов кокаином.

Безобразны были разгромы винокуренных заводов и винных складов. Толпа громила их, выпуская спирт в канавы, обезумевшие люди ложились на землю и лакали горячую влагу, пока не зажгут потока, напиваясь до смерти. Толпа была пьяна и без алкоголя.

Во время керенщины убийства и грабежи были стихийны и выполнялись или группами бандитов, или толпами.

В Киеве, как и везде, на местах командующих восседали эсеровские офицеры. В предреволюционное время эта партия проникла в войска. С ними солдаты еще временно мирились. Скоро, однако, на эти места воссели солдаты, а одним из корпусов командовала большевичка Евгения