Психопат-тест. Прогулка по фабрике безумия

И тут я услышал странный звук, исходивший от Констана: его тело дрожало. Звук напоминал всхлипывания. Однако это были еще не сами всхлипывания, а то, что им предшествует. Лицо Тото исказилось так, словно он был готов разразиться рыданиями, но имелась какая-то странность, как будто эти рыдания собирался сыграть очень плохой актер. Взрослый человек в шикарном костюме делал передо мной вид, что плачет. Даже если бы он в самом деле совершенно искренне разрыдался в моем присутствии, я бы почувствовал себя крайне неловко, так как мне всегда крайне неприятна любая демонстрация эмоций, но здесь сидел человек, который, вне всякого сомнения, имитировал рыдания, что делало ситуацию одновременно непристойной, в каком-то смысле сюрреалистической и просто отвратительной.

Вскоре после этого мы расстались. Тото проводил меня до двери. Он был самим воплощением вежливости: смеялся, тепло пожал мне руку, говорил о том, что мы скоро обязательно встретимся вновь. Подойдя к машине, я обернулся, чтобы еще раз помахать ему на прощание, и, когда я увидел его, меня охватила дрожь — по-видимому, моя миндалевидная железа направила сигнал страха в центральную нервную систему. Лицо Тото полностью переменилось — оно стало холодным, враждебным и подозрительным. Констан пристально всматривался в меня. Но стоило нам встретиться взглядами, как его глаза мгновенно потеплели. Он широко улыбнулся и помахал мне рукой. Я помахал ему в ответ, сел в машину и уехал.

Я так и не подготовил интервью с Тото к публикации. Тото производил впечатление какой-то жуткой внутренней пустоты. Я никак не мог докопаться до его сути. На семинаре в Уэльсе я постоянно вспоминал свою встречу с ним. Тот спектакль с рыданиями, казалось, свидетельствовал о наличии у него пункта 7 (Поверхностные аффекты — «Демонстрации эмоций эффектны, поверхностны, кратковременны и оставляют впечатление спектакля»), а также — и особенно! — пункта 16 («Неспособность принять на себя ответственность за собственные поступки»). Утверждение Тото по поводу того, что жители Гаити его боготворят, заставило меня вспомнить о пункте 2 (Преувеличенное чувство собственной значимости — «Психопат может утверждать, что окружающие уважают его, боятся его, завидуют ему, не любят его и т. п.»). Его уверенность в том, что он когда-нибудь обязательно вернется на Гаити в качестве лидера своего народа, свидетельствовало о наличии пункта 13 («Отсутствие реалистических долговременных целей»). И может быть, именно опросник Боба помог мне найти ответ на вопрос, почему Тото все-таки согласился со мной встретиться, несмотря на все опасности лично для себя: пункт 3 («Потребность в стимуляции/быстрая утрата интереса») и пункт 14 (Импульсивность — «Психопаты не склонны много времени уделять анализу возможных последствий своих поступков»), а также пункт 2 («Преувеличенное чувство собственной значимости»).

Возможно, именно пункты 3, 14 и 2 являются главной причиной того, что так много людей соглашаются дать мне интервью.

Правда, ни под один из пунктов не подходила коллекция фигурок из «Макдоналдса», но ведь и у психопатов, наверное, могут быть самые странные хобби.

А где же Тото может находиться сейчас? Вернувшись из Уэльса, я занялся поисками. И к своему удивлению, обнаружил его в исправительном учреждении Коксэки, где он уже отсидел два года за аферу с закладными, за которую полагается от двенадцати до тридцати семи лет.

Ага. Пункт 20 («Разнообразие совершаемых преступлений»).

Я написал Констану. Напомнил ему о нашей последней встрече, кратко описал особенности дисфункции миндалевидной железы и спросил, не считает ли он, что перечисленные симптомы имеются и у него. Он ответил мне приглашением нанести ему визит. Я купил билет на самолет. В тот момент как раз началось извержение исландского вулкана. Мне пришлось поменять билет, и я вылетел только через две недели. И вот я здесь, сижу за столом с пометкой «Ряд 2. Стол 6» в практически пустом помещении для посетителей.

В Коксэки около тысячи заключенных. Только у четверых из них сегодня были гости. Молодая пара, игравшая в карты; пожилой заключенный в окружении детей и внуков; женщина, которую я встретил под навесом и которая теперь держала руку заключенного, гладила его пальцы, нежно касалась лица; и Тото Констан напротив меня.

Его привели сюда пять минут назад, и я был поражен, насколько легко с ним общаться. Он говорил примерно то, что я и ожидал: заявлял о своей невиновности в афере с закладными, о том, что виноват он только в наивности («поверил не тем людям»), выражал изумление гигантским сроком — за подобные аферы другие люди получали пять лет.

— Пять лет, я еще понимаю, — говорил он. — Пять лет — ладно, согласен. Но тридцать семь!

Трудно было спорить по поводу того, что полученный им срок представлялся, мягко говоря, не совсем справедливым. И я не мог ему не посочувствовать. Я сказал, немного нервничая, что, если у него диагностируют ту психическую патологию, о которой говорилось в моем письме, он будет считаться психопатом.

— Но я не психопат, — возразил Констан.