ПСС. Том 02. Отрочество. Юность

Чтеніе это было мнѣ особенно пріятно потому, что давало время обдумать впечатлѣнія и мысли, возбужденныя во мнѣ этимъ совершенно для меня новымъ, особеннымъ отъ нашего, домашнимъ кружкомъ, и рѣшить вопросъ, была ли Лиза она, и начиналось ли теперь или нѣтъ еще. —

Кружокъ этотъ имѣлъ какой-то особенный характеръ простоты, нравственности, изящества, умѣренности и вмѣстѣ сухости и логичности. Этотъ характеръ выражался и въ волосахъ Нехлюдовой, и въ ея прямой позѣ, и въ шитьѣ платья, и въ строгой чистотѣ, и въ высокихъ портьерахъ, а больше всего въ манерѣ говорить по русски, называть меня «онъ» и т. д. и т. д. Особенно нравилось мнѣ и доставляло наслажденіе то, что меня третировали серьезно pour tout de bon,[137]

какъ большаго, такъ что мнѣ совѣстно, даже неловко какъ то было, что мать моего друга говоритъ, разсуждаетъ со мной. Даже при каждомъ словѣ, которое я сбирался сказать, мнѣ приходило въ голову, какъ бы мнѣ вдругъ не сказали: «неужели вы думаете, что съ вами серьезно говорятъ, ступайте-ка лучше учиться», и я ужасно старался говорить умно и по-французски, отчего, какъ теперь вижу, должно б[ыть] показался глупъ, гораздо еще больше, чѣмъ прежде. Ежели бы не сонетка, я бы былъ совершенно доволенъ и очень бы полюбилъ все семейство, но теперь меня мучала мысль, что я былъ смѣшонъ, и я безсознательно старался находить въ нихъ недостатки, какъ будто они могли оправдать меня. — Что же касается до Лизы, то, хотя она была брюнеткой, но чѣмъ больше всматривался я въ нее теперь, какъ она читала своимъ звучнымъ контральтомъ, я убѣждался, что она не она, и что не началось

еще. Она была очень нехороша собой; особенно портилъ ее желтоватый, болѣзненный цвѣтъ лица и такъ же, какъ у матери, кривый носъ на одну сторону, только у м[атери] б[ылъ] на право, а у нея налѣво, и толстыя губы. Въ ней даже не было ничего фамильнаго общаго съ наружностью моего друга. Все, что было въ ней хорошаго, былъ голосъ, выраженіе доброты, прелестный бюстъ и опять та же безпричудливость, простота и логичность въ манерахъ, такъ что, какъ я ни старался настраивать себя на то, что она она — я не могъ и идеальный образъ мой никакъ не хотѣлъ слиться. —

Чтеніе было очень пріятно. Оно не было однимъ предлогомъ сидѣть вмѣстѣ, но видно было по замѣчаніямъ, к[оторыя] прерывали его, увлеченіе и любовь къ мысли и изящному. Наконецъ, въ 11 часовъ М-me Нехлюдовъ встала, сложила работу и сказала, что пора идти спать.

— «Ну, я очень рада, Nicolas, сказала она, цѣлуя въ лобъ сына и подавая мнѣ руку: что вы у насъ будете. Въ ваши года дружба хорошая вещь, славная вещь».

Лиза тоже подала мнѣ руку.

У N. [?] было двѣ комнаты — спальня и кабинетъ. Василій постелилъ мнѣ на диванѣ въ кабинетѣ, но я пошелъ въ спальню и сидѣлъ тамъ на к[ровати] у Дмитрія. Мнѣ хотѣлось поговорить съ нимъ о его семействѣ, разсказать ему, какъ понравился мнѣ этотъ новый для меня бытъ, но я не рѣшался начать разговоръ объ этомъ, особенно когда приходила мнѣ мысль о сонеткѣ, и думалось, что Д[митрій] вслѣдствіе именно этой сонетки перемѣнилъ мнѣніе обо мнѣ и, увидавъ меня въ обществѣ, какъ я застѣнчивъ и стыдливъ, раскаивается, что онъ представилъ меня. — Я нѣсколько разъ собирался начать говорить ему про его мать и сестру, придумывалъ фразы и открывалъ ротъ, но потомъ приходило въ голову, что онъ можетъ подумать, и останавливался. Дмитрію тоже вѣрно хотѣлось спросить мое мнѣніе о своемъ семействѣ, но онъ не рѣшался, и обѣщаніе наше все говорить другъ другу не исполнялось, но мнѣ кажется, что мы все-таки безъ словъ понимали другъ друга и были откровенны, а что есть вещи, которыя лучше не говорить. То, что я пришелъ къ нему въ спальню, то, что мы помолчали минутъ 5, избѣгая взглядовъ одинъ другаго, имѣло большое для насъ значеніе. —

Глава 6-я. Трубка. <Ложь>. Я хочу убѣдиться въ томъ, что я большой.

(Въ слѣд. главахъ: 1) деньги, 2) ложный стыдъ).