ПСС. Том 17. Произведения 1863, 1870, 1872-1879, 1884 гг.

Каждое утро, какъ только его будили, онъ спалъ съ бабушкой, — когда на печкѣ, когда на конникѣ, когда на полу въ холодной, — бабушка разглаживала ему волосы, становила его лицомъ къ[300] Богу и, показывая, какъ складывать крестъ тремя маленькими его пальчиками, она водила его рученкой не ко лбу, а почти къ маковкѣ, къ правому плечу, лѣвому, къ пупку, пригинала низко его голову къ пупку и заставляла повторять молитву «господи, Іисусе Христе, сыне божій, помилуй насъ», а потомъ «Богородице дево, радуйся» и опять пригинала его голову, а потомъ ужъ мыла его лицо, застегивала воротъ, оправляла поясокъ, разбирала, когда былъ досугъ, разческой волосы и обувала и надѣвала шубенку и пускала на улицу. — Бога Аниска зналъ уже такъ давно, что не могъ вспомнить, когда онъ узналъ про него. Всѣ приказанія свои о томъ, что не надо было дѣлать, бабушка подтверждала указаніемъ на Бога. «Смотри, Богъ не велитъ, свѣтикъ». Когда онъ или хотѣлъ молока въ середу, или хотѣлъ побить братишку, — «Богъ накажетъ,[301] паршивецъ», — говаривала она, указывая рукой на передній уголъ и сама всегда съ ужасомъ и благоговѣніемъ глядя на него. Бабушка такъ глядѣла на образа, какъ она ни на кого и ни на что другое не глядѣла и, понимая этотъ взглядъ, Аниска самъ смотрѣлъ на Икону и свѣчку всегда съ тѣмъ же чувствомъ, которое онъ видѣлъ на лицѣ бабушки. Бабушка была самое главное и близкое лицо во время перваго дѣтства Аниски. Отецъ рѣдко бывалъ дома, мать бывала чаще дома, но всегда она хлопотала то у печки, то ткала, то пряла, то съ ребятами и Аниска мало ее помнилъ. Ребята же всѣ были меньше его. И только ужъ когда Аниска подросъ, онъ сталъ играть съ братишкой Прошкой. Аксютку дѣвку и Родьку онъ качалъ и кормилъ иногда, когда приказывала матушка или бабушка.

—————

* [КНЯЗЬ ФЕДОР ЩЕТИНИН.]

(1877–1878 г.)

№ 1.

Война кончилась. Войска стояли на югѣ Россіи. — Командующимъ войсками былъ назначенъ извѣстный своимъ счастьемъ и успѣхомъ по службѣ князь Ѳедоръ Мещериновъ. Ему было 34 года, а онъ ужъ былъ Генералъ-лейтенантъ, Генералъ Адъютантъ и Командующій войсками, изъ нѣкотораго приличія только передъ старыми полными генералами не названный Главнокомандующимъ. —

Какъ у всякаго человѣка, быстро идущаго впередъ по избранной дорогѣ, [у князя] были враги и были страстные поклонники. Но враги ничего не могли сказать противъ Мещеринова, кромѣ того, что онъ молодъ и, хотя уменъ, но не такъ[302]

уменъ и образованъ какъ можно бы желать въ его положеніи; но никогда Мещериновъ не поставилъ себя въ такое положеніе, гдѣ бы замѣтенъ былъ недостатокъ ума или образованія. Для того, что онъ дѣлалъ, было всегда у него достаточно ума и образованія.

Говорили, что онъ ушелъ такъ далеко, благодаря своему искательству въ властныхъ людяхъ; но никто не могъ сказать, чтобы искательство его было не благородно. Онъ любилъ сильныхъ міра сего, и его любили. И онъ не виноватъ былъ, что его дружбы были въ этомъ сильномъ кругу. Въ униженіи себя передъ кѣмъ либо никто не могъ уличить его. Говорили, что онъ любилъ веселье и женщинъ; но онъ самъ первый говорилъ это. Говорили, что онъ умѣлъ показывать лицомъ товаръ своихъ заслугъ, что была театральность въ его дѣйствіяхъ; но онъ самъ говорилъ, что онъ любитъ[303] величіе, и онъ никогда не могъ быть смѣшенъ <для большой массы>; а если были люди, находившіе смѣшное въ его величіи, то ихъ смѣхъ былъ слишкомъ тонкій, чтобъ сообщаться массамъ и казался смѣхомъ зависти. Страстные поклонники говорили, что онъ былъ великій человѣкъ, очевидно призванный къ великому. Но всѣ — тѣ, которые такъ или иначе думали, должны были соглашаться въ томъ, что человѣкъ этотъ независимо отъ своихъ свойствъ, какъ янтарь независимо отъ своихъ свойствъ, имѣлъ еще какую-то помимочную силу, очевидно сообщавшуюся всѣмъ людямъ, приходившимъ съ нимъ въ сношеніе. —

Войска — вся масса оживлялась, узнавая, что онъ пріѣзжаетъ или назначается начальникомъ, наружность, лицо, голосъ его, звукъ его имени дѣйствовалъ возбудительно. Молодые офицеры, солдаты съ особеннымъ удовольствіемъ дѣлали ему честь, когда онъ съ красивымъ конвоемъ впереди и сзади коляски проѣзжалъ по улицамъ. Когда онъ говорилъ въ толпѣ начальствующихъ, окружающіе прислушивались къ его голосу и приписывали значеніе каждому его слову. Когда его неподвижное красивое лицо вдругъ измѣнялось въ улыбку, улыбка эта сообщалась невольно. Когда офицеры и солдаты, проходя мимо дворца, который онъ занималъ, видѣли съѣздъ каретъ, свѣтъ въ окнахъ и звукъ музыки, они съ удовольствіемъ безъ малѣйшей зависти думали о томъ, что нашъ Князь веселится. Его вездѣ, гдѣ онъ начальствовалъ, называли нашъ Князь.