ПСС. Том 66. Письма, 1891 (июль-декабрь) — 1893

Я перед вами без вины виноват, дорогой друг Количка. Ваше предпоследнее коротенькое письмецо долго лежало у меня на виду, и я всё собирался ответить на него; а потом заболел, приводил потом всё в порядок и почему-то решил, что писал вам. Я совершенно так же, как вы, часто и очень всегда радостно думаю о вас. Уединение ваше очень хорошо. Вы делаете в тишине и закрытии, хотел сказать большое, но лучше скажу истинное дело: живете и живете всеми сторонами жизни непосредственно, по-настоящему. Главное важно, что с детьми. Мне всегда жутко, что вы недостаточно цените важность их — детей. Жизнь наша, чтобы быть полной, непременно должна иметь две стороны: исполнение самой жизни для себя и воздействие на людей — для изменения их ложной жизни — проповедь. У вас обе стороны. Я говорю и думаю и про меня думают, что я имею влияние на людей проповедью: на всех языках печатают, читают. А у вас дети, которые в сердце вынесут всю вашу душу, все мысли лучшего свойства и навеки понесут их в мир, передавая их.

Моя деятельность трескучая и потому внешняя и сомнительная, а ваша — на детей тихая, невидная, подземная, но неудержимая, вечная, несомненная и безнаградная. Только бы религиозно относиться к ним, помнить, что это живой божий станок, из которого не вырубишь топором ничего из того, что вложишь в них. Меня бог лишил этой деятельности. Я вижу, как мои растут, портясь жизнью, приготавливаемые к тому, чтобы стараться не понять меня и не только не передать, но передать превратно. Цените свое положение, милый друг. И я вижу, что вы цените его. И помогай вам бог. Большинство людей не только далеких, но, казалось бы, близких, по убеждениям, не оценят вашу жизнь, даже осудят ее; но дети, выросшие тут, только бы они всегда ощущали любовную атмосферу, поймут и в них окупится. Только как можно больше свободы им и просвещения, разумеется не гимназического, а христианского. Как всё это делать, не знаю, п[отому] ч[то] не испытал, но вижу важность, значительность этого дела. Вижу, что пустить на свет живого человека просвещенного важнее сотен книжек.

Ваш духовный сын Мих[аил] Ва[сильевич]¹ вот должен радовать вас. Он очень силен. Я всегда любуюсь его отношением к требованиям власти и неослабевающему стремлению к освобождению себя от грехов нашей роскоши. Вы мне рассказываете, как вас сын 4-х летний научил, а у меня начат рассказ, очень меня занимающий, о детях богатых помещиков, принявших участие в помощи голодающим и увидавших всю ложь и лицемерие старших и возмутившихся против них.²

Постоянно приходится перекладывать то то, то другое сказание евангелия вверх. Так теперь мне особенно важно и дорого, и вам должно быть, указание о святости детей и о страшном грехе нашем соблазна их, когда, не замечая того, делаем уступки, кривим душой и не каемся, а еще оправдываемся.

Надеюсь, что Гапка поправилась теперь. Что у ней было? Не тиф? Воображаю, как потеря ее была бы тяжела для вас и изменила бы всю вашу жизнь. Хотел бы я понять всю, самую внутреннюю сторону ваших отношений. —

Я, как вы знаете, кончил свою большую статью. Она переводится и вот-вот должна выйти за границей. Не могу не ожидать перемен в жизни христианского мира. Так много людей ждут этого, хотят, предвидят. Были статьи Зола и Дюма о настроении умов теперь, я написал по этому поводу статью. Она напечатана в Сев[ерном] Вестнике. Мне, верно, пришлют оттиски, и я пришлю вам. Теперь же я ничего не делаю.

Жду письма. Обрываю. Целую вас, всю вашу семью, старика милого и Рубанов. Что они?

Л. Т.

Печатается по копии рукой П. И. Бирюкова в рукописной тетради № 8 (стр. 93—98) из AЧ. Впервые отрывок опубликован в книге: В. А. Жданов, «Любовь в жизни Льва Толстого», кн. 2, М. 1928, стр. 126. Датируется на основании Списка М. Л. Толстой.

Ответ на два письма H. Н. Ге (сына), из которых «предпоследнее коротенькое» не сохранилось; в последнем — от 3 сентября 1893 г. (почт. шт.) Ге писал о своей жизни и своих отношениях с детьми и сообщал о болезни своей жены.

¹ М. В. Булыгин.

² «Кто прав?» См. т. 29.

* 524. С. Л. Толстому.

1893 г. Сентября 8. Я. П.

Сережа,

Мне пишет один молодой человек, имеющий диплом на звание сельского учителя, что ему приходится в нынешнем году отбывать воинскую повинность, а он очень боится этого и просит, нельзя ли его устроить где-нибудь учителем. Я знаю этого молодого человека, п[отому] ч[то] он приезжал из Воронежск[ой] губернии, из кот[орой] он родом, к нам — помогать в распределении пособий голодающим. Человек он нравственный, скромный и если заражен толстовскими идеями, то в таких скромных размерах, что не может быть признанным вредным.¹ Не можешь ли ты или Илюша устроить ему это. Надобно, если сделать это, то скоро, до 1-го ноября.

У нас всё по-старому: мама с мальчиками уехала.² Тетя Таня еще здесь с Верой и Митичкой. Гостей у нас особенных не было. Лева, если не поправляется, то не хуже. Таня много пишет,³ и, кажется, хорошо. Я раздумываю перед многими начатыми работами, не зная, за какую взяться.—