ПСС. Том 73. Письма, 1901-1902

О, как мне вас жалко, милый П[авел] А[лександрович], но не за то, что внешние условия вам тяжелы, а за то, что вы не можете сделать эти тяжелые условия для себя благом. Правда, что это тяжело. Я был старше вас и не мог это делать, но теперь знаю, что это можно, и успеваю в этом большей частью. Или внешние условия дают нам радость удовлетворения, или представляют из себя препятствия, вызывающие усиленную работу. И то и другое хорошо. Надо только быть уверенным, что всякие условия могут быть побеждены внутренней работой. А то мы сердимся на пол, о к[оторый] убились, и заняты им, а не собой, хотим наказать его, к нашему чувству примешивается злоба, и тогда начинается страдание, и не говорите про последствия, про то, как это отражается на детях. Последствий наших поступков мы никогда не можем знать. Будем заботиться только о том, чтобы поступки были хорошие. А чтобы они были хороши, надо, чтобы они были руководимы любовью, если же и не любовью, то, по крайней мере, чтобы в них не было зла, злого чувства. А чтобы подавить это чувство злое, надо думать не о том, что неприятно, а только о себе.

Простите за поучен[ие], к[оторое] не имею права делать, но к[оторое] часто делаю сам себе и с успехом. И потому хотелось сообщить вам рецепт.

Здоровье всё нехорошо, пульс 90—100 и слабость. Прощайте. Пишите.

Л. Т.

11 апреля 1902.

Ответ на письмо П. А. Буланже от 7 апреля 1902 г., в котором он писал о трудностях своей семейной жизни.

247. A. M. Жемчужникову.

1902 г. Апреля 14. Гаспра.

Благодарю тебя, милый друг А[лексей] М[ихайлович], за твои заботы обо мне, вызванные твоими добрыми чувствами. Я, к сожалению, не так непокорен докторам, как пишут, а так слаб, что повинуюсь, делая все те очевидные глупости, которые они мне предписывают. Не знаю, как на тебя, но на меня болезнь всегда действует особенно благотворно. И я, за исключением редких минут физических страданий, доволен своим положением. Ты пишешь, что хочется высказать то, что считаешь нужным. Это есть, но есть и рассуждение о том, что то, что нужно высказать, выскажут и без меня. Мое же дело жить наилучшим образом до самого конца. И об этом я стараюсь. Надеюсь, что твое здоровье теперь хорошо, а если нет, то ты также сумеешь извлечь из него полезное для себя и других. Пишешь ли? Прощай, обнимаю тебя.

Любящий тебя друг старый

Лев Толстой.

P. S. Воскрес ли Христос в теле, я не знаю, и даже знаю, что нет, но что его учение воскресло во мне и живет во мне, это я знаю и этим очень счастлив.

Печатается и датируется по машинописной копии (сверено с рукописной копией Ю. И. Игумновой). Впервые опубликовано в «Русской мысли» 1913, 1, стр. 129.

Об Алексее Михайловиче Жемчужникове (1822—1908) см. т. 65, стр. 186—187.

Ответ на письмо Жемчужникова от 7 апреля 1902 г.: «Милый, дорогой друг Лев Николаевич, я всю зиму следил за состоянием твоего здоровья, то со страхом, то с надеждою, но в обоих случаях не решался писать ни тебе, ни Софье Андреевне. Было совестно вас беспокоить и бывало страшно заговорить с вами невпопад... Сегодня я прочел в «Русских ведомостях» от 6 апреля, что тебе лучше, но что ты много работаешь и в течение дня встаешь на несколько часов с постели, несмотря на запрещение врачей. Меня это известие так встревожило и огорчило, что я решил послать тебе немедленно телеграмму, в которой умоляю тебя, милый друг, себя не утомлять и беречь. И эту же просьбу повторяю тебе в этом письме. Ты желаешь и чувствуешь необходимость многое высказать. Но чтобы успеть это исполнить, не истощай своих сил, а делай все, что следует, для восстановления их... Мы почти вовсе не переписывались между собою в продолжение нашей жизни, но я уверен, что ты не сомневаешься в правоте и искренности моих чувств. Я думаю, что ты меня любишь, и если это так, то, пожалуйста, друг мой, исполни мою просьбу».

248. Т. Л. Сухотиной.

1902 г. Апреля 15. Гаспра.

Очень долго от тебя не было писем, милая Таничка, или так, по крайней мере, мне показалось.¹ Несколько раз в дню думаю: а вот придет Таня, и я скажу ей... Здоровье всё слабо, мама, верно, пишет тебе. Особенно тяжелы мне производимые надо мною глупые мудрствования и манипуляции врачей, к[оторым] я по слабости и по нежеланию огорчить окружающих покоряюсь.

Если бы больные неизлечимые чахоткой, раком знали свое положение и то, что их ожидает, они не могли бы жить. Так и наше правительство, если бы понимало значение всего совершающегося теперь в России, они — правител[ьственные] люди — не могли бы жить. И потому они хорошо делают, что заняты балами, смотрами, приемом Лубе² и т. п.

Как многое хочется написать, когда лежишь, ничего не делая и обдумывая, а что приведет бог? Утешаюсь тем, что другие это скажут.

У вас должно быть хорошо и в природе и в семье — все съехались, и соловей, вероятно, уже смеет запеть в смородин[ном] кусте.³

Привет всем и в первую голову милому, успокоительному Мише (большому).⁴ Тебя целую.

Л. Т.