Птеродактили и Пушкин

Мы с Вовкой сели на зелёную заснеженную скамеечку рядом с песочницей, в которой никого не было, потому что зима, и стали кричать:

– Сашка! Саня! Иди к нам! Мы пришли радоваться жизни! Будешь с нами.

Он подошёл, головой мотает, а у самого в глазах слёзы стоят.

– Не стесняйся, – говорю. – Выкладывай, что случилось. Если тебя испугал тираннозавр, мы его поймаем и съедим! Детективы маленьких в обиду не дадут.

Малец говорит:

– Я не маленький. Знаете какой я большой? Как динозабррр! Я каждый день спрашиваю: «Мама, правда же я огромный? Тираннозабр меня испугался бы. Ящерицы вот боятся. А дядька по телевизору говорит, что динозабры – ящеры!».

Мы с Вовкой подтвердили, что дядька умный и не соврал.

Санёк подсел к нам, ногами болтает. И вот что мы от него узнали!

«Чистая правда от Саши!»

…Мама говорит, что я настоящий динозавр, но почему-то при этом хихикает. Я ей: «Правильно говорить динозабр!» – всё-то я знаю.

Но мама назвала меня рыженьким курносым ящером и спрашивает:

«В садик пойдём?»

Я говорю:

«Давай лучше в зоопарк».

А меня – хвать за руку – и в садик. Но там у нас тоже почти зоопарк, живой уголок.

А ещё Лёша Клюшкин. Он говорит, что у меня имя неправильное и что я мелкий, а динозабры были большими. И ещё он вредный такой, смеётся:

«Люди вообще большущими не бывают. Только те, кто в баскетбол играет. Им нужно мяч в корзину закинуть, а она высоко висит. Баскетболистам лень высоко прыгать, вот они и вырастают такими длинными».

Ничего не понимаю, почему же мама говорит, что я большой? А потом я вспомнил, что взрослые ещё больше меня, и никакие они не динозабры или динозавры. Скукота.

Вчера в садике меня сначала похвалили за то, что я красивый в новом джинсовом костюме. Потом мы сели за круглый стол. Он белый, как мороженое, только несладкий. Я пробовал.

Воспитатель Вера Паповна заметила, что я грустный. (У неё есть от-чёс-тво, но я его не помню… Поэтому я называю воспитательницу Вера Паповна.)

Она спрашивает:

«Что с тобой, Саша? Не хочешь кашу? Давай я тебе варенья в неё положу».

«Нет, – говорю, – не надо варенье портить. Можно я пойду в уголок скучать до вечера?»

Вера Паповна у нас молодая. Это мама так говорит. Ещё Вера Паповна красивая, и глаза у неё добрые, голубые. Я шёл в уголок и думал, как здорово, что у нас такая воспитательница, а не ведьма с кривой волшебной палочкой.

В уголке мне стало так скучно, так скучно, что я случайно превратился в котёнка.

Вера Паповна как закричит:

«Саша, что с тобой? Почему ты такой маленький? И почему ты кот?»

А я на лапы свои смотрю, хвостом мотаю и отвечаю:

«Мяу».

Мне так страшно стало! Что же мама натворила! Зачем она мне каждый вечер говорила: спокойной ночи, котёнок?

А вообще, котёнком быть интересно. Вон муха летит, надо её поймать, если ребята гладить перестанут.