Птичий город за облаками

Антоний Диоген, «Заоблачный Кукушгород», лист Π

Хотя предположений высказывалось очень много, восстановить загадку сов-стражей не удалось. Решение, которое приведено здесь, вставлено переводчиком и не входит в оригинальный текст. Перевод Зено Ниниса.

…я подумал: «Просто, но на самом деле сложно. Или сложно, но на самом деле просто? [Постигший всю человеческую премудрость. Может ли ответом быть «вода»? «Яйцо»? «Лошадь»?]

…хотя черепаха с медвяными лепешками уползла прочь с глаз, я по-прежнему обонял их аромат. Я [переступал?] вороньими лапами, уходя когтями в мягкую облачную перину. Из-за ворот плыли ароматы корицы, меда и жареной свинины. Я метался, хлопая крыльями, в пустоте моего разума из одного конца в другой и ничего не находил.

Правы были другие пастухи, когда называли меня дубиной стоеросовой и скудоумным остолопом. Я повернулся к двум огромным совам с золотыми копьями и сказал:

— Я [ничего не знаю.]

Обе совы [выпрямились и первая промолвила:

— Верно, воронишка. Ответ «ничто».

И вторая добавила:

— Тот, кто постиг всю человеческую премудрость, знает лишь, что ничего не знает.]

…они отступили в сторону, и [как будто я произнес волшебные слова] золотые ворота распахнулись…

В трех лигах к западу от Константинополя

Май 1453 г.

Анна

Когда лодка подпрыгивает на волне, Анна различает на северо-востоке далекий уже город. Он слабо светится. Со всех остальных сторон — лишь колышущаяся тьма. Анна вымокла, обессилела, ее укачало. Она прижимает к груди мешок, кладет весла и перестает вычерпывать воду. Море слишком огромное, а лодка слишком маленькая. Мария, ты всегда была лучше, умнее, ты ушла в иной мир, как раз когда этот раскололся. «Одна сестра — ангел, — говаривала вдова Феодора, — другая волчонок».

В чем-то, что глубже сна, Анна вновь идет по мощеному полу в колоссальном атриуме, уставленном с обеих сторон ярусами книг. Она ускоряет шаг, бежит, но атриум не кончается. Свет меркнет, и с каждым мгновением ее страх и отчаянье все сильнее. Наконец она различает впереди свет. Одинокая девочка склонилась перед свечой над единственной книгой на столе. Девочка поднимает книгу. Анна силится прочесть название, но тут Гимериева лодочка налетает на камень и опрокидывается.

Анна еле успевает прижать к себе мешок.

Она барахтается, глотает соленую воду. Волна прокатывается над ней, бросает вперед, колено ударяется о подводный камень — воды здесь всего по пояс. Анна, отплевываясь, устремляется к берегу. Мешок вымок, но по-прежнему прижат к ее груди.

Она выползает на каменистый берег, обхватывает ушибленное колено и развязывает мешок. Шелк, книга, хлеб — все намокло. В темных волнах лодочки не видать.

Берег в предутреннем свете изгибается дугой; укрыться негде. Анна перебирается через выброшенный штормами плавник и видит разоренную землю. Дома сожжены, оливы вырублены, земля изрыта колеями так, словно Бог провел по ней пятерней.

С первым светом Анна поднимается по террасам пологого холма, на котором растет виноградник. Шум волн затихает. Она снимает платье, отжимает насухо и надевает снова. Съедает кусок соленой рыбы, проводит рукой по обрезанным волосам. Над горизонтом брезжит розовая полоска.

Анна надеялась, что за ночь море вынесло ее в другую страну, Геную, Венецию или Схерию, царство любезного Зевсу Алкиноя. Однако она лишь в нескольких лигах дальше вдоль побережья. Вдали по-прежнему виден город — зубчатая пила крыш, увенчанная куполами Святой Софии. В небо поднимаются несколько столбов дыма. Что там происходит? Вооруженные люди врываются в дома, выгоняют всех наружу? В сознание вплывает непрошеный образ: вдова Феодора, Агафья, Текла и Евдокия мертвые на кухне, на столе перед ними — отвар белладонны. Анна гонит видение прочь.