— А, может, поставить ещё одну, какую-нибудь сказку для детей. Про ключи от счастья. Мальчик будет искать ключи, соберёт их и сложит слово «вечность».
Но Барабас ответил ему, что Малыш ничего не понимает в сказках. Ведь только европейские сказки — настоящие сказки, а наши сказки и не сказки вовсе. Эти сказки ставит театр напротив, и там по-немецки домовитая Красная Шапочка с бабушкой варят волка.
— Наши сказки, — строго заметил Барабас, — это жизнь. В них чёрная вода лесного озера и кипящая поверхность молодильного котла с варёным царским крупом, в них горький военный вкус каши из топора и сиротский плач медвежьей родни. В них гусеничный лязг самоходной печи и щучий присвист несбывшихся желаний. Вот что такое наши сказки, которые просто чуть окрашенная билибинской киноварью правда. Наша жизнь, и наши сказки всегда предлагают цепочку испытаний. Обычно их три, а вот в театре за четыре сольди — блямц! — и всё. А у нас не нужно собирать слово «вечность» для чего-то. Наш человек просто вечно ходит по ледяной пустыне, и что-то собирает — тоже вечно. Одним словом, ничего ты не понимаешь в сказках. Главное, живи без торопливости. Если просидеть на крыльце, не выпуская корзины с пирожками из рук достаточно долго, то увидишь, как мимо твоего дома проплывает дохлый волк.
Но Малыш не оставил своей идеи. Он то и дело приставал к директору театра.
— Хотите, Всеволод Эмильевич, я напишу вам ещё парочку пьес? — говорил он Барабасу. — Это несложно, честное слово.
Наконец, Барабас кинул на него очень странный взгляд и поднял средний палец для привлечения внимания.
— Дурак. Повторяю, ты ничего не понимаешь в искусстве. Одни говорят, что сюжетов всего тридцать два, другие — что их четыре. Я слышал, про одну женщину, которая говорила, что их два — герой, приезжающий в чужой город и женщина, получающая наследство. Но и это не так.
Вот ты смотришь на картинку в книжке и видишь там мальчика со стариком да белого пуделя. Ты думаешь, что это история о том, как мальчик живёт без семьи, которую написал один француз. Мальчик всюду чужой и не знает, что он наследник огромного состояния. Но потом ты обнаруживаешь ту же иллюстрацию в русской книжке, и там среди родных осин, узкими горными тропинками, от одного дачного поселка до другого, бредёт по полуострову компания неясной принадлежности. Впереди бежит, свесив набок длинный розовый язык, белый пудель, остриженный наподобие льва. За собакой идёт двенадцатилетний мальчик, который держит в одной руке свернутый коврик для акробатических упражнений, а в другой несёт грязную клетку со щеглом, обученным вытаскивать из ящика разноцветные бумажки с предсказаниями. И, наконец, сзади плетётся дедушка с шарманкой на скрюченной спине. И всё потому, что сюжет один, везде есть старый и малый, Шерлок и Ватсон, Дон Кихот и Санчо Панса. Только иногда мы рассказываем его в тот момент, когда у мальчика нет собаки, а иногда — когда собака у него уже есть.
Так вот, в мире нет даже двух сюжетов. Сюжет всего один. Но давай, ты просто вечером придёшь на репетицию.
Малыш пришёл и застал всех — даже крысу.
Сперва они сидели за столом, и он с нетерпением ждал, когда всё начнётся. Но они просто ели и пили, а потом Мальвина вымыла всем ноги. Это Малышу понравилось.
— У нас довольно мало кукол, — сказал Барабас, обращаясь к Малышу. — Поэтому во время выступлений наши актёры исполняют по нескольку ролей. Тебя же не удивляет, что актёры играют не одного персонажа всю жизнь, а множество. Ты, к примеру, теперь будешь изображать странника, прибывшего в город.
«Это недалеко от истины», — подумал Малыш про себя.
— А вот Мальвина будет одновременно твоей женой и подругой. И та и другая получили тебя как внезапный дар.
«Вот это — тонко, по-современному», — решил Малыш.
— Владимир Владимирович и Александр Александрович будут одновременно стражниками и разбойниками: очевидно же, что стражники и разбойники одно и то же. Однако ещё они будут твоими друзьями и учениками.
— А кого будешь играть ты?
— Я всегда играю самого себя — согласно своему имени. Ну, или фамилии, как её понимают некоторые.
— Но ведь Барабас — это не настоящая фамилия!
— Опять ты ничего не понял. Самая настоящая, ей две тысячи лет. Тогда меня звали точно так же, только произносили по-разному — ????????, или Вар Раванн. Но можно просто — Варрава. Меня отпустили тогда на волю, и с тех пор я обречён проигрывать один и тот же сюжет. Все поели? Теперь вяжите его!
И коллеги, улыбаясь, обступили Малыша, медленно сжимая кольцо.
Смерть под парусом
Карлсона хватились не сразу. Они плыли на плоту давно, и каждый выбрал себе личный распорядок дня. Карлсон всё время спал в своём закутке или шуршал своими рукописями, появляясь только к ужину. Его должность напоминала певца-говоруна, которого брали с собой викинги для разнообразия жизни. Писатель Карлсон пересказывал им романы — свои и чужие.