Птица-жар и проклятый волк

Да скоро колдун явится. Он с царевичем не сразу расправился, подождал, покуда слухи утихнут. Люд уж и позабыл о царевиче; умрёт, никто и не узнает, а и узнают, так слезы не обронят.

Уморит колдун царевича, а тогда пощадит ли тех, кто лишнее видал?..

Говорит Василий, что народу бы надо созвать поболе. Колдун-то небось всех не изведёт, этакого дела тишью не сладишь, вот он и отступится, а то и удастся его вывести на чистую воду перед царём. Только народ ещё приманить как-то надобно, а Перловку все обходят за три версты. Вот Василий и ездил с Горыней…

Горыня был заезжим богатырём. Он здесь не вдруг оказался, за колдуном охотился, за Казимиром. Будто давно по его следу шёл, и в заморских землях бывал, на чужедальней стороне, да едва нагонит, колдун и уйдёт из-под носа. Долго ли, коротко ли, Горыня в Белополье прибыл, а там ничего лучше не придумал, чем влезть на царский двор да разорить палаты, где жил Казимир. Искал он, где смерть колдуна запрятана, да не нашёл. Царь Борис его и слушать не стал, голову рубить хотел, а Казимир велел отпустить, посмеялся. Он, видно, совсем не боялся, что Горыня сумеет ему помешать.

Тут Василий некстати сказал, что Горыне будто приглянулась Умила, и Добряк будто этому рад…

Он уж об ином толкует, а Завиду горько. Теперь, может статься, он её потерял. Она ждала, ждала, да вот уехала не сказавшись. Не захотела прийти напоследок.

Да не время себя жалеть. Стал он думать, как в Перловку народ приманить. Думает, а в голову всё другое идёт: может, Умила и Василию приглянулась? Хоть и невеликий, а тоже богатырь, и Добряку он по нраву.

Не спалось Завиду, рано встал, а Василий, видно, ещё раньше поднялся, уже куда-то ушёл. Солнышко ещё землю не обогрело, росы на травах не просушило. Решил Завид с водяницами потолковать, да едва за ворота вышел, так и увидал Василия у родничка под холмом. Тот о чём-то говорил с Марьяшей. На обоих лица нет, им небось лишние глаза да уши не надобны.

Завид не хотел мешать, подождал за воротами. Топчется, уж все ноги от росы мокры, досадует, что иного пути нет. Огородили холм частоколом, дорогу деревом вымостили, по бокам смородиновые кусты разрослись, никак тот родничок не обогнуть.

От ворот сосновый смоляной дух идёт, вдоль улицы вместо плетней рядами стоят лохматые золотые подсолнухи, ветерок мягкие лепестки колышет. Дивится Завид: ишь ты, дозрели, хотя не время! Чудо какое… А приглядеться если, так можно и увидать, как на подсолнухах шешки качаются, животы набивают. Вот крохотный пятак выглянул, вот макушка с рожками, а там хвост с кисточкой. Глядят глазами-бусинами, тоже им любопытно, кто он таков.

Стоит Завид, улыбается. Он ведь этой улицей сколько раз в клетке проезжал, да и после бывал с Тишилой да с Первушей. Никогда бы поверить не смог, что это то самое место, если бы своими ногами не пришёл. Люди и прежде о Перловке дурное сказывали, а как сослали сюда нечисть, так и вовсе заговорили: как бы эта земля проклятая не провалилась! Небось тут зло на зле да злом и погоняет.

Да, видно, иная нечисть получше людей будет. Вишь ты, как светло да мило, а крыши-то земляные да травами поросли. Любо глядеть!

Задумался этак Завид, о Марьяше только и вспомнил, когда она торопливо прошла мимо него, утирая слёзы. Вишь ты, всем девка хороша, да уж слух прошёл, что она ведьмина дочь и сама ведьма, да ещё теперь два года в Перловке прожила. Никогда ей через то женихов не видать. Не задурил ли ей голову заезжий богатырь, не обидел ли её?

Из-под холма, слышно, и сам Василий ей вслед кричит, зовёт огорчённо:

— Марьяша!..

Куда там, она и не обернулась, оттого Василий волок на холм и своё, и её ведро — видно, по воду оба шли, да у родничка и встретились. Идти всего ничего, а этот запыхался, да ещё ведро только в одной руке нести и может, за другую его ырка укусил. Так с вёдрами туда-сюда и бегает, то одно поднесёт, то второе — хорош, могуч богатырь, что и сказать. Завид пораздумал, не помочь ли ему, да видит, такое лицо у Василия, что лучше под руку не лезть. Отошёл тогда за створку ворот.

Вот уж Василий пропыхтел мимо, одно ведро у Марьяшина дома оставил, другое к себе понёс. Выскользнул тут Завид из-за ворот и направился к озеру, стал водяниц кликать.

Показались они, да неласково его встретили.

— В этакое место нас привёл, — говорят, — да позабыл, позабросил! Озеро-то заросло, шибко худо нам было. Один царевич, бедный, бился, бился, да что он один-то мог? Добро, что Василий явился из-за реки Смородины: он с нашим кузнецом говорить не боится, а кузнец-то из дивьих людей. Выковал он хитрую косу, чтобы в озеро забрасывать да донную траву косить, не то бы мы и погибли. Мы ведь в широкой, привольной реке жили, не в болоте!

Повинился Завид, рассказал им, как сам жил: тоже не шибко сладко. Исподволь выспросил о богатыре: нет ли Марьяше от него беды? Не потолковать ли с ним?