Птица-жар и проклятый волк

И спросила задумчиво, будто даже не у Завида, а у себя самой:

— Кто таков Тихомир? Отчего так тяжко, так больно о нём вспоминать? Отчего мне так горько, что я забыла?

Видит Завид, худо ей, и об ином расспрашивать взялся. Хочется ему знать, что богатырь затеял, для чего он в Перловку людей зовёт. Рада и рассказала: он, мол, из иных краёв, где нечисти никто и не видывал, оттого и решил из Перловки сделать место заповедное, куда люд будет ходить, на кикимор да водяниц глядеть. И не втолкуешь ему, что затея нехороша, что никто и не явится… Да, может, разве что клады искать захотят.

— Да для чего ж он такое затеял? — дивится Завид.

— Колдун на Купалу явится, — сказала Рада. — Думает, о царевиче уж все позабыли, хочет его погубить, оттого богатырь и сзывает в Перловку весь окрестный люд. Может, при честном народе не сумеет колдун сотворить дело чёрное… Да где же мы прежде с тобою видались, милый? Вижу я, чую — тоскуешь, худо тебе!

Завид подошёл ближе и сел на край валуна, о который она опиралась.

— Худо, — кивнул он. — Не ведаю, как жить. Уж будто поднимусь, с силами соберусь, тут меня как хлестнёт опять… Уж лёг, лежу, ничего боле не хочу.

— А ты, милый, всё одно не сдавайся, — велела ему Рада. — Ведь ежели беда стрясётся, можно лечь да лежать, а можно ещё хоть шажок пройти, хоть самую малость. Всё лучше, чем ничего! Не сдавайся!

Завид усмехнулся горько и ответил:

— Знавал я одну. Её оклеветали, она головы не опустила. Все от неё отвернулись, в спину злые слова шипели, в глаза ругали, да никто от неё жалоб не слыхивал. Она правды доискаться хотела, да ей в том деле никто не помог, сама всё билась, билась.

— Так что же она? — с тревогой и нетерпением спросила Рада, подавшись к нему. — Доискалась ли правды?

— В реку она ушла, водяницей стала, — сказал он и увидел боль и страх в её лице. — Не ей меня судить. Она-то сдалась.

Рада отшатнулась, вскинула руки, будто хотела закрыться от этих слов, да и ушла в воду, пропала. Завид ещё постоял, кусая губы, а после всё для себя решил. Пошёл по лесной дороге в Перловку скорым шагом, к вечеру и добрался.

Там уж велись работы, да бестолково: ставили коновязь у озера, а постоялый двор на холме. Всюду кипела жизнь и бродил люд, только если приглядеться, нет-нет да приметишь то рога, то хвост, то копыто. Не по себе стало Завиду, всё же крепится, идёт.

На холме его Добряк углядел.

— А, явился, приблуда! — кричит. — Поди в избе запрись, чтоб тя травка не коснулась!

Да тут же при дороге дёрнул травы — раз, другой, да с землёй, с корнями, — Завиду в грудь метнул, приговаривает:

— Бу, бу! Страшно-то каково, беги!

Завид руки на груди сложил, бровь поднял, глядит на него. После смахнул грязь с рубахи и говорит:

— Богатырь-то где?

— Да чё ты не бегишь? — пошёл на него грудью Добряк. — Беги! Ты ж токмо бегать и умеешь!

— Набегался, хватит. Так где богатырь-то?

Умила из избы выглянула и говорит:

— Уехал он зазывать народ, ввечеру будет.

Сама, видно, рада-радёшенька его увидать. Он ей подмигнул, улыбается.

— Тебя не спросили! — прикрикнул на неё Добряк. — Неча с ним говорить, уж и получше женихи сыщутся!

Так расходился, что и слова не вставить, не унять. Поглядел на него Завид, да и пошёл обходить Перловку.

Видит, избы-то подновили, дорогу расчистили. Где прежде были сорные травы, нынче огороды да сады; где прежде лишь ветер веял, куры гребутся. Где Радим его в клетке держал, гусей поселили. Всё обжито, всё переменилось, места и не узнать.

Вышел он за ворота, стоит, глядит на темнеющее поле. От родничка прохладой тянет, мошкара звенит, сверчки стрекочут, и такой на сердце мир да покой!

Слышно, телега едет, поскрипывая. Вот уж она показалась из сумрака, лошадёнка свернула на холм. А на телеге двое: один как есть богатырь, косая сажень в плечах, русые волосы ремешком у лба перехвачены. Второй щуплый, кудрявый, светловолосый, против первого что цыплёнок против горы.

— Ты будешь Василий? — спросил у него Завид, прищурившись. — Тебя-то я и жду.

Глава 30

Птица-жар обманула, дала короткое перо, оттого явился на службу самый меньший из змеев, оттого богатырь и прибыл из-за реки Смородины так поздно. Да и богатырь ли это?

Сидит Завид за столом в его доме, глядит: и верно, не доводилось Василию ни меча держать, ни кольчугу вздевать. Только и есть, что ловок да на выдумки горазд. Завид его начал расспрашивать, из каких тот краёв да как прежде жил, а в словах Василия правды — что в решете воды. Будто в его краях и люди по небу летают, и терема возводят до самых облаков, а сюда он попал и вовсе глупо: Гришка-змей его выплюнул. Что больше врёт, то пуще развирается, да таково ловко плетёт, что волей-неволей поверишь.

И с нечистью, вишь ты, управился. Избу ему дали худую, поначалу никто его и слушать не хотел, только он подход сыскал и к водяницам, и к полевику, и к грабам. Даже будто и с Добряком поладил. Прежде нечисть всё пакостила да грызлась меж собою, а Василий порядок навёл. Может, и есть у него особая сила.