Публикации в журнале «Нева»

Так, например, скандальную известность приобрело в Петербурге так называемое общество «братьев-свиней», неожиданно возникшее в начале XIX века. Небезызвестный провокатор, активный сотрудник Третьего отделения Шервуд письменно сообщал губернатору Петербурга генералу М. А. Милорадовичу, будто одну даму уговаривали вступить в общество, где брачуются на один вечер, и не по выбору, а par hasard (как случится), но она с отвращением сказала: «Mais c’est une cochonerie (но ведь это свинство)». Что же, что cochonerie, — ответили ей, — ведь и свиньи, точно как и люди, — дети природы. Ну, мы будем freres-cochons, а вы — soeurs-cochons (сестры-свиньи). Дама убедилась, и название freres-cochons осталось за обществом.

В начале XIX века в Петербурге начал складываться тип новой женщины. Как правило, это была молодая, богатая и образованная хозяйка аристократического салона, отличавшаяся гордостью, независимостью и внутренней свободой. Стиль поведения таких женщин извлекал из памяти легендарный образ Лилит, первой жены библейского Адама, ставшей самой первой на земле женщиной, которая заявила в лицо первому на земле мужчине о своем абсолютном равенстве с ним, равенстве уже потому, что сделаны они оба из одного материала — глины. Лилит не нашла понимания у мужа, гордо ушла от него, улетела и, что самое главное, не возвратилась, несмотря на то, что это было требование Бога, пославшего за ней своих ангелов. Видимо, только тогда Бог осознал всю серьезность своей ошибки, задумался и сотворил для Адама другую жену — Еву, но уже не из глины, а из его ребра, то есть из плоти его, тем самым на генетическом уровне обеспечив на все последующие тысячелетия подчиненную, зависимую роль женщины по отношению к мужчине.

Трудно даже представить себе, в каком направлении двинулась бы человеческая цивилизация, сложись все иначе. Но что было — то было. Между тем Лилит-то осталась, она никуда не делась, не исчезла. Бог проявил не то завидное милосердие, не то непростительную оплошность и не уничтожил творение рук своих. Другое дело, что в ветхозаветные времена, видимо, тоже была цензура, и Лилит по каким-то не то моральным, не то этическим, не то идейным соображениям не попала на страницы Библии. Впрочем, дела это не меняет. Она осталась жить в совокупной памяти поколений, о ней слагали легенды, о ней мечтали, ее призывали в миллионах и миллионах прекрасных эротических снов человечества.

И время от времени Лилит появлялась на земле во плоти, пугая и будоража воображение сильной половины человечества, которое никак не могло позабыть своей самой первой грешной любви. Это был опасный и одновременно желанный тип роковой, демонической женщины, погубившей в океане своей бурной нечеловеческой страсти не одну человеческую душу мужского пола. Салоны таких «лилит» охотно посещали многоопытные гвардейские офицеры, молодые литераторы, престарелые представители старинных родовитых семейств, юные повесы. Все они склоняли свои головы к ногам этих «светских львиц», готовые отдать добрые имена, несметные богатства и сложившиеся репутации в обмен на одну-единственную улыбку или обещающий взгляд. Имена этих великосветских жриц любви не сходили с уст аристократического Петербурга.

В Петербурге одной из таких «лилит» слыла красавица Аграфена Федоровна Закревская. Дочь графа Федора Андреевича Толстого и двоюродная сестра известного скульптора и живописца Федора Петровича Толстого, Аграфена Федоровна любила устраивать литературные приемы. Она считалась одной из наиболее ярких «светских львиц» пушкинского Петербурга, славилась экстравагантной красотой и бурным темпераментом. Эта «беззаконная планета в кругу расчисленном светил», то «плакавшая, как Магдалина, то хохотавшая, как русалка», умела сводить с ума влюбчивых юношей и поседевших ловеласов. Ею восхищалась буквально вся «золотая молодежь» столицы, ею были увлечены и ей посвящали стихи лучшие поэты того времени, в том числе Пушкин и Баратынский. Лесть в свой адрес и восхищение собственной красотой она принимала с античной благосклонностью. По авторитетному мнению Ю. М. Лотмана, эта «дерзкая и неистовая вакханка» более всего в «своем жизненном поведении ориентировалась на созданный художниками ее образ». Для большинства тех, кто ее знал, и даже тех, кто о ней был просто наслышан, именно Аграфена Закревская, по утверждению того же Лотмана, была «идеалом романтической женщины, поставившей себя вне условностей поведения и вне морали».