Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь

…В 713‑й я вошел, еле волоча за собой проклятую тележку. О, да тут вообще нечего было убирать! Впервые с одобрением и злорадством я отметил в себе зарождающийся пофигизм. Мне было любопытно, где книга. На этот раз я обнаружил ее на зеркальном столике, в ней была закладка, передвинутая на десяток страниц вперед. Не густо. Очевидно, дама не страдает скорочтением. Конечно, разве сюда приезжают для того, чтобы читать, а уж тем более – перечитывать? То, что книгу взяли перечитывать – у меня не вызывало никакого сомнения. Если, конечно, ее хозяйке не пятнадцать лет. А это, судя по набору солидной косметики, маловероятно.

Я быстро застелил кровать, не особенно заботясь об идеально гладкой поверхности одеяла (для гражданки из бывшего Союза – сойдет!), вытряхнул в пакет содержимое корзинок для мусора, смахнул несуществующую пыль. И, как воришка, открыл книгу. Теперь главный герой сидел в кондитерской и пререкался с толстой бюргершей… Мой взгляд упал на пепельницу. Хорошо, что я заметил: там лежали обертки от леденцов «Барбарис». Я еще помнил эти красные продолговатые ягодки, нарисованные на серебряном фоне. Вот только вкус совершенно позабыл. Дальше меня ждало еще одно маленькое открытие: несколько таких же оберток стояли рядом, сложенные ровными «корабликами». Вот так дела!

Я тоже любил так делать в детстве. Выбрасывать фантики ленился и делал из них кораблики. Их у меня была целая армада – из «Мишек на Севере», «Гулливеров», «Рачков». После я ненавидел все сладкое. А лет до пятнадцати – поди ж ты!

Пепельницу я вытряхнул и задумался: выбрасывать ли кораблики? Потом решительно сгреб их в карман.

Уже спускаясь в лифте, вспомнил, что я забыл закрыть книгу.

* * *

Дома, едва кивнув сидящей у порога миссис О’Тулл, я сразу же повалился на кровать. Мой организм перестал выдерживать подобные нагрузки – бессонные ночи плюс уборку пятнадцати номеров. Должно быть, я катастрофически старел. Когда-то я мог не спать по несколько суток: отсиживал положенных восемь часов на службе, играл на дискотеке в клубе «Электрон» и «водил козу» до утра, а потом снова шел в свой НИИ.

Заснул я сразу. Мне снился Димка, обросший шерстью. Он стоял посреди залитой солнцем лесной поляны, вокруг резвился выводок таких же мохнатых детенышей.

– Димыч, ты живой? – спросил я.

– А ты? – просвистел Йети-Димка и протянул к моему лицу шерстяную руку – она была мягкой и прохладной. – Дай мне что-нибудь…

Я полез в карман – там были только смятые фантики. Я еще хотел что-то спросить, но неожиданно понял, что не могу разговаривать с Димычем на его языке.

– Do you speek English? – глупо пробормотал я.

Йети-Димка издал свистящий звук и, подхватив детенышей на мощное плечо, ушел, проламывая густые заросли барбариса…

– Мистер Майкл! Мистер Майкл!

Я проснулся от стука в дверь.

– Майкл, к вам пришли!

В висках стучало с не меньшей силой. Я встал и распахнул дверь. Сияющая старушка О’Тулл стояла на пороге, прижимая к груди букетик каких-то полевых цветов приторно-желтого цвета, за ее спиной стоял Аль Венетто с каким-то незнакомым мне загорелым типом в вылинявших бриджах.

– Проходите, – распорядилась миссис Стефания. – Гости в этом доме – большая редкость!

Она еще с минуту покрутилась в комнате, зачем-то поправила мою подушку и гордо удалилась на свои позиции – кресло в патио у дома.

– Сегодня до восьми в пабе работает Марга, – виноватым тоном начал Аль, – а мы вот решили зайти проведать Майкла-водохлеба… (осознавая некоторую неловкость от внезапного вторжения, Аль решил называть меня уважительно – в третьем лице). – Заходи, Эд!

Делать было нечего. Я понял, что Аль таки решил навязать мне знакомство с Акулой. Парень в бриджах вошел в комнату.

– Это – Эджидио-акула, это – Майкл-водохлеб! – представил нас друг другу Аль.

Акула был похож на настоящего киношного плейбоя: волосы у него тоже были выгоревшими, кожа – дубленная водой и солнцем, мускулы так и перли из футболки неопределенного цвета.

– Я редко бываю в городе, – сказал Эджидио, пожимая мою руку. – В основном обитаю на яхте, а с вами давно хотел познакомиться. Вы, говорят, русский?

– Нет, – ответил я. – Я – украинец. Я жил в Киеве.

– О! – почему-то обрадовался Эд. – «Динамо»? Чернобыль? Андрэ Шевченко?!

Мне стало скучно. Я мог бы добавить к этому перечню еще десяток имен и событий, но зачем? Пусть будет «Динамо»… Какая разница?

Мне некуда было усадить незваных гостей, а в холодильнике, насколько я помнил, были только две банки пива. Сегодня я даже не ездил обедать. Вряд ли это были те гости, которые приносят с собой пиво с рыбой или водку с солеными огурцами.

– Может быть, выйдем, поужинаем? – предложил я.

– Тогда я приглашаю! – Эд-акула обрадованно поднялся со стула, который явно был ему тесен.

– Пошли ко мне! – сказал Аль Венетто. – Мне все равно через пару часов нужно сменить Маргу…

Но идти в его паб, в котором я просидел всю прошлую ночь, мне совершенно не хотелось, уж лучше съездить в Рабат.

Очевидно, Эджидио тоже не устраивала перспектива сидеть у Али, потому что он предложил взять пива и отправиться к нему на яхту.