Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь

Когда я проснулся, было около четырех часов дня, и я уже лежал в тени, но из странного овального отверстия в стене в середину храма проникал тонкий и острый, как игла, луч света. Три тысячи веков подряд в определенное время он вползал в храм, двигался по нему и таял, чтобы завтра повторить тот же путь… Что это могло означать? На что указывал этот световой перст? Кто просчитал траекторию его передвижения с точностью до миллиметра? Я подставил под луч ладонь, и она засветилась, как пергамент с древними письменами – голубоватыми переплетениями вен. Если бы я мог прочесть, что здесь написано…

Из Мнайдры я возвращался вполне успокоенный. Сегодня решил целый вечер просидеть дома, заняться уборкой и обойтись без ужина, купив в супермаркете консервированную ветчину и хлеб. Миссис О’Тулл сидела в своем кресле-качалке у порога, вязала и переговаривалась со всей улицей – благо соседские дома располагались на расстоянии вытянутой руки. Я поздоровался.

– К вам заходил Эджидио-акула! – сообщила хозяйка, отталкиваясь одной ногой в расшитой бисером домашней тапочке от грешной земли. Кресло заходило ходуном, и миссис О’Тулл довольно заулыбалась. Видимо, бодрая старушка таким образом укрепляла свой вестибулярный аппарат. – Может, посидите со мной? Налить вам кофе? – Она указала на чайный столик и стул, стоявшие рядом. Я присел и наблюдал, как она наливает кофе в маленькую фарфоровую чашечку. – Прошу!

Я уже привык пить кофе наперстками, а у миссис О’Тулл он был заварен особенно крепко.

– Я все хочу у вас спросить, Майкл, как вас звали на родине?

– Михаил…

– Миха-ил… – задумчиво повторила она. – Когда-то я знала одного вашего соотечественника… Его называли Питер.

– Петр?

– Да, да. Это было в 42‑м. О, он пережил множество приключений – воевал в Испании, был во французском Сопротивлении, а сюда попал в составе транспортных войск союзников, которые привезли нам продукты. Мне тогда едва исполнилось двадцать, и я чудом уцелела в сумасшедших бомбежках – за полтора года Великой осады нас бомбили три тысячи раз! Представляете, мы – старики, женщины и дети – месяцами не выходили из подвалов крепостей. Там было сыро, темно, мы стояли и сидели, тесно прижавшись друг к другу, и если у кого-то не выдерживало сердце – выносили труп за порог…

Я и раньше замечал, что все старые стены в крепостях испещрены вмятинами от пуль и снарядов. Это, пожалуй, первое, что бросилось мне в глаза в этой маленькой благополучной и очень аккуратной стране. Поверить в то, что здесь, в этом райском уголке мира, шли ожесточенные бои, было не легко.

– Когда осада была снята, – продолжала миссис О’Тулл, – я и познакомилась с Питером – он вынес меня из подвала (я была совершенно обессилена) и кормил с ложечки, как ребенка… У меня погибли все родные, и я была совершенно беспомощна. Когда он нес меня, я мечтала, чтобы это не кончилось никогда… Потом я немножко водила его по нашим церквям и разрушенным достопримечательностям. Питер был любознательным и говорил, что никогда и представить себе не мог, что окажется так далеко от дома. В Валлетте, в храме Святого Иоанна, он увидел надгробный алтарь одного из Великих магистров и заплакал: там был изображен его соотечественник. Кажется, их называют «запорожцами»…

– Я знаю, миссис О’Тулл. Я и сам был, откровенно говоря, шокирован, когда увидел запорожцев на барельефах ваших церквей. Хотя в этом нет ничего удивительного: эти воины сражались во многих зарубежных армиях. А эти запорожцы – турецкие пленники, работавшие на галерах и повторно плененные мальтийскими рыцарями. Представляю, каково им было! Ни один из них не вернулся на родину.

– Питер был очень похож на эти изваяния, только не был лысым… – задумчиво произнесла миссис О’Тулл. – Все так перепутано в этой жизни… Вы не замечали?

Я только улыбнулся.

– Когда он уезжал, я умоляла его остаться. Впрочем, об этом же говорили ему и англичане. Они говорили, что если он вернется – его расстреляют. А он не верил. Или, может быть, просто хотел вернуться, а там – будь что будет…

– Вы были в него влюблены?

Она с минуту помолчала.

– Когда мы расстались, я ушла в монастырь бенедиктинок в Рабате. Мне больше ничего не хотелось. А потом как-то все наладилось. Как-то… Я ушла из монастыря, не успев, слава богу, принять постриг и дать обет. А как вы думаете, Майкл, его действительно расстреляли, когда он вернулся?

– Скорее всего, да… Вам нужно было его удержать, миссис О’Тулл…

– Ну что вы! Он был таким… таким одержимым. Он бы здесь умер от тоски. А вы, вы, Майкл, – разве вам не хочется вернуться?

– Нет. Спасибо за чудесный кофе, дорогая Стефания, и за интересный рассказ. Жаль, что нам редко удается вот так посидеть… – Я встал и даже поцеловал ей руку.

– Так в чем же проблема? – хитро улыбнулась старушка. – Я всегда на своем месте, когда вы возвращаетесь вовремя. Хотя это бывает так редко…