Жора-Гимназист и Лодыга вновь встретились в «Парикмахерской». Во всяком случае, сие явствовало из вывески на фасаде неказистого здания в Ямской слободке напротив ипподрома. Это был шланбой – подпольный притон с безакцизной продажей водки. Близость скачек, где царил криминал, делала место небезопасным. Ну а Лодыга, как известный знаток злачных мест, по-хозяйски подливал себе и неожиданному собеседнику.
– Как ты меня нашел… ну это… передал записку? – Язык уже не очень слушался Лодыгу, но это была далеко не окончательная степень его опьянения.
– Малец один помог.
– В окно, штоле, забрался?
– В окно, что ли… Ты меня понял, Лодыга?
– …Что мне тут грозит опасность?
– Именно. Хряк и вся банда уже считают тебя предателем, работающим на сыскную полицию. А расправа над предателем – лишь дело времени.
– И что ты мне предлагаешь?
– Бежать. Ты же неглупый, все понимаешь. В Москве тебе делать нечего.
– А куда мне бежать?
– Не знаю куда. Ты сам откуда родом?
– Из Москвы.
– Вот те на… Ну, поезжай в Петроград. Или тут по окрестностям. Мытищи, Балашиха, не знаю, Орехово… Зуево. Ляг на дно. Затаись там хотя б ненадолго.
– В Петроград? Это где? – Лодыга с интересом посмотрел на Ратманова.
– Тьфу ты. В смысле, в Петербург, у нас на родине его за глаза Петроградом называют… – оправдался человек из XXI века.
– Не, брат, я из Москвы ни ногой. Как говорят, где родился, там и окочурился. – Захмелевший Лодыга вдруг заржал, не к месту и не ко времени, да так, что на него обернулась добрая половина посетителей кабака.
– Тише ты… – Георгий перешел на громкий шепот. – Обычно говорят: где родился, там и пригодился. Но это не твой случай. Тебя уже со всех счетов списали и не далее как в течение нескольких дней порешат.
– Почем так уверен? Может, не порешат? Я с ними уже дольше, чем без них. Неужто своего замочат за просто так, при каком-то подозрении?
Лодыга наливал себе еще. А терпение Ратмана постепенно улетучивалось.
– Ты чего не пьешь? Вкусно же! – уговаривал Лодыга.
– Дурак… Убьют тебя!
– Все мы умрем. – Пьяницу эта мысль как будто даже веселила.
– Хорошо, есть еще одна причина…
Георгий взвешивал: сказать – не сказать. И больше причин было не говорить. Все равно эта пьяная морда была не способна адекватно воспринять услышанное, зато вполне способна потом подставить Ратманова. Однако голос совести или жалости все же перевесил. Честный опер Юра Бурлак внутри бандита из прошлого на этот раз оказался сильнее.
– Казак тоже имеет на тебя виды…
– Ух ты! Я давно хотел в вашу хевру, на повышение!
– Дурак… Убить он тебя хочет.
– Убииить?! – Лодыга так заорал, что Ратманову пришлось заткнуть ему пасть рукой. И некоторое время держать в таком положении, пока не успокоится.
– Еще раз заорешь, я тебя сам выведу во двор и пристрелю там. Понял? Честное пионерское…
– Честное какое?
– Не важно. Замолкни. И слушай. Я проиграл Казаку в шахматы. И в качестве цены он поручил мне убить кого-то из вашей банды…
– Похоже на него.
– Я предложил вызвать на новый честный поединок Хряка, ну или хотя бы Копра. Но он сказал, что толку от меня и честных поединков будет немного. Чтобы доказать, что я не осведомитель полиции, я должен укокошить кого-то из вас, пойти на мокрое дело. Понял?
– Интересно.
– Чего тебе интересно, идиот? Тогда Казак велел прикончить Лодыгу.
– Лодыгу?
– Не тупи. Лодыгу. Я пытался отбрехаться… Но потом подумал, может, оно и к лучшему?
– К лучшему?
Вот идиот! Как мог умный Двуреченский завербовать такого лоха?
– Лучше молчи, ей-богу, до греха доведешь… Тогда я решил, что мы с тобой можем поступить так. У тебя же есть здесь знакомые? Надежный человек, что свидетелем может быть?
– Ну, есть.
– Короче, мы выходим с тобой во двор. Я делаю с тобой то, что обещал Казаку. Но не по-настоящему. Хотя и максимально реалистично. Ну, в смысле, как взаправду. Свидетель подтверждает, что Лодыги с нами больше нет. Я возвращаюсь и говорю Скурихину, что выполнил его приказ.
– Скурихин – это кто?
– Заткнись… А ты едешь в Петроград и начинаешь там новую жизнь.
– В Петербург.
– Ты меня понял.
– И в Москву я больше не вернусь?
– Почему? Может, и вернешься…
– Когда?
– Когда… я отсюда уеду…
– А это когда?
– Ты притомил вопросами. Допивай и пошли во двор. У меня уже руки чешутся!
Свидетелем ложной расправы был выбран мещанин Кобылятников по кличке Сивый. Старый знакомец Лодыги. И максимально тихое и аутичное создание. Ратманов уже пожалел, что выбрали именно его. Поверят такому на слово? Но Георгий не любил признавать собственных ошибок. Кто есть, тот есть.
В уборной Лодыга с Ратманом кое-как ввели Сивого в курс дела. А тот только кивал и поддакивал. Кажется, если бы его попросили, к примеру, наложить на себя руки, он кивнул бы и, не задумываясь, исполнил.
Ключевую роль в постановке играл максимальный реализм. Юра Бурлак и в театре-то, в который почти не ходил, терпеть не мог наигрыша и всех этих новомодных экспериментов. Все по классике!