Пулковский меридиан

Вот темнеющие тихие аллеи Елагина. Здесь тоже было тихо и пусто: ни души нигде. Горбатые мостики отражались в розовой и сизой вечерней воде каналов. С прудов в двух или трех местах, громко крякая, взлетели испуганные появлением людей дикие утки. Справа блеснул золоченым куполом причудливый буддийский храм. Наконец, проехав по Стародеревенскому проспекту, мальчики вырвались в полевую ширь, в вечернее сиянье и покой плоского Лахтинского взморья.

Старик присмотрел местечко в кустах между шоссе и заливом. Он захлопотал, разбил палатку, натаскал выброшенного морем сухого камыша, развел костерок, повесил над ним чайник.

* * *

Ребята спутали лошадей, потом, в восторге от всего окружающего, посидели несколько минут тихо.

Огромный город остался за ними. Прямо перед глазами расстилался спокойный, блестящий, как потускневшее зеркало, залив. Над ним в туманной мгле намечались вдали таинственные очертания; чуть поблескивал купол Исаакия, узкой полоской светился в заре шпиль крепости. На той стороне, на Крестовском острове, чернела роща невысоких деревьев, а вправо от нее уходила невозмутимая водная пустыня. Ни лодки, ни парохода, ни паруса. Только совсем далеко, туда к Лисьему носу, двигалась не то по воде, не то по небу беспокойная искра, блуждающий огонек: наверное, какой-нибудь полуголодный питерец рискнул попробовать выехать на лученье рыбы с острогой.

Неполный месяц висел над спящим за водной гладью Питером. По поверхности залива бежала от него зыбкая полоса. Смеркалось все сильней. Залив казался таким теплым, вода такой спокойной, что ребята решили искупаться.

Минут через десять, выйдя из реки, они заскакали было на одной ножке, вытряхивая воду из ушей. Вдруг Оскар Крузе остановился, как стоял; он так и застыл с поднятой в воздухе ногой. Встряхнув головой, он напряженно вгляделся в кусты, подступавшие здесь почти к самой воде.

— Ты что, Оскар?

— Как будто костерчик… вот — горит… там в кустах. Не видишь? — неуверенно показал пальцем Оскар.

Женя и Вова сощурились.

— Да, как будто… Вон, вон!.. Вроде дымок тянет. Ну, а что из того?

— О, надо потихоньку по кустам подойти, поглядеть, — серьезно сказал Оскар. — Кто это там есть? Может быть, какая шпана? Тогда надо старику сказать: хорошенько лошадей караулить.

Сразу стало интереснее.

До кустарника было недалеко. Затаив дыхание, ребята приближались шаг за шагом к тому месту, где, повидимому, и на самом деле горел костер. Постепенно они начали различать какое-то бормотание, негромкий разговор двух или трех человек. Скоро можно было разобрать отдельные слова. Еще несколько шагов, и мальчикам пришлось остановиться. Люди, разведшие костерок, поместились за небольшим кустом, росшим посредине довольно обширной лужайки. Мальчики доползли до ее границы. Дальше двигаться, не выдавая себя, было уже невозможно. Они замерли.

Впереди в полумраке рисовалась темная группа ольх. Похоже было на то, что за нею сидят три человека. Двое из них говорили, третий подавал только редкие и краткие реплики. Опустившись на колени, мальчики стали прислушиваться. Рты их раскрылись, глаза разбежались вкось.

— …еще какое удивительное счастье, что он никого из нас не выдал, — хмуро сказал басистый и хрипловатый голос. — Ума не приложу, как он всех нас не утопил!

— Ну, — ответил другой, — ты, чёрт знает, какого мнения обо всех нас. Что же, в случае чего ты и сам, что ли?.. — Конец его фразы унес ветер.

— …совершенно другое дело… — послышался несколько секунд спустя опять недовольный голос первого. — Чека, брат, шутить не любит. А мы? Много ли среди нас идейных? Раз-два и обчелся. Я вон в Гельсинках недавно с одним бриттом поговорил, так он… Доллары, доллары — и конец. Вот его вера!

Кто-то закашлялся там за кустом. Стало невозможно услышать что-либо. Вова Гамалей оглянулся на своих товарищей. Женька тоже покосился на него. Оскар Крузе, став на колени и на руки, наморщив лоб, напряженно слушал. Звуки стали опять доноситься яснее…

— Да брось ты, не таранти! — досадливо огрызнулся первый. — Ты, чёрт тебя дери, вообще сидишь тут в Питере, как у Христа за пазухой, а дело-то делаем мы. Вон он недавно откуда пришел? Сколько ты по лесу шел, Маленький? Видишь — две недели! А я сегодня уйду… Ты спать дома будешь, а меня нелегкая через границу понесет. Но разве мы от дела отказываемся? Давай дело, конкретное дело! Как у Каплан, как у Канегиссера. [33]

Мост взорвать — пожалуйста! Водопровод отравить! Я не спорю. Но так вот, дурацкие письмишки носить… Нет, с меня хватит: в последний раз несу… — «Так помни: прямо, против красного дома… Стоит баржа, и под ней…»

Он, должно быть, хотел еще что-то добавить, но вдруг остановился:

— Тс!.. Тише! Что это?..

Вовкино сердце, да, вероятно, и сердца остальных опустились: «Ой, услышал!»

Но на их великое счастье, говоривший услышал совсем другое. Старик, видимо, соскучился в одиночестве. Он вдруг громко, гнусаво, не в тон и не в голос запел там, у палатки:

«На возмо-орье мы стоя-а-а-ли, д-на ерманской стороне!..»