— И мой тоже, — заметил Лучинский. — А в должниках я хожу недолго.
В сопровождении Кристины медик покинул дом.
Павел Борисович заметно повеселел. Он подмигнул Карпову:
— Нет худа без добра. Кажется, в результате этого инцидента между нами вновь восстановился мир. Прекратим играть в молчанку?
Геннадий Иванович не стал возражать. Критик, конечно, невыносим, но сейчас они — товарищи по несчастью.
— Вы уже что-нибудь написали? — спросил он.
— Пока нет. Всегда долго раскачиваюсь. Даже если меня ничто не отвлекает, могу часами ходить вокруг компьютера. А если еще учесть, какая прекрасная коллекция напитков в этом доме. — Лучинский посмотрел на Карпова: — Вы тоже считаете, что я много пью?
— Это не мое дело, — уклонился от ответа Геннадий Иванович.
— Да уж, откровенность — не в числе ваших приоритетов, — усмехнулся Лучинский. — Но на этом пункте мы с вами уже дважды сцепились, так что сменим тему. Не хотите проветриться?
— А вам разве…
— Почему нет? Я ведь повредил руку, а не ногу. Идемте, а то меня опять потянет навестить бар.
Лучинский поднялся с дивана, на сей раз даже не поморщившись. Видно, доктор и впрямь оказался хорошим специалистом.
11.40
— Вы действительно считаете, что «Пирамида» никуда не годится? — не удержался от вопроса Карпов, когда они вышли на тропинку, причудливым зигзагом огибавшую дом.
— Голубчик, да какая вам разница? Ведь Сергеев прав. Это лишь мнение одного человека.
— Это мнение человека, который разбирается в литературе.
— И что с того? Вы определитесь для себя, что вам сейчас важнее: сказать новое слово в литературе или чтобы вас не убили. Напечатают — и слава богу. С литературой потом сочтетесь.
— Хотите сказать, напечатать могут заведомую дрянь?
Лучинский уставился на него с изумлением.
— Вы сейчас с этим вопросом серьезно? Будто сами не знаете: процентов восемьдесят из напечатанного — дрянь несусветная.
— Так уж и восемьдесят.
— Ага! Заметьте, дискуссия только о проценте. Да что там далеко ходить. У вас в «Звезде» мало дряни?
— Материалы, которые проходят через мои руки…
— Ваши коллеги — циники и взяточники?
— С чего вы взяли?
— Раз они пропускают то, что вы, как я понял, не пропустили бы никогда, приходится думать…
— Возможно, у них просто другая точка зрения.
— Вот! То, что вы услышали от меня — моя личная точка зрения. А у редактора — куда вы там послали свою «Пирамиду»? — может быть совершенно другая.
— И все же вы считаете, что рассказ никуда не годится, — упрямо повторил Карпов.
— Опять двадцать пять! Да что ж у вас на мне свет клином сошелся?!
— Потому что вы — профессионал. Мнение профессионала важно.
— Чем? Вы разве пишете для профессионалов? Если ваше сочинение придется по душе человеку без диплома филфака, это не доставит вам удовольствия? Любому писателю нужно в первую очередь знать, что его читают. И уже во вторую — кто.
— Но разве можно не обращать внимания на мнение тех, кто состоялся в профессии?
— Как же вы узнаете их мнение, позвольте спросить?
Карпов посмотрел на Лучинского с недоумением.
— Множество писателей, как вам известно, терпеть не может своих коллег, — продолжил тот. — Поэтому получить объективный отзыв — большая редкость. Конечно, кто-то способен высказаться и объективно. Но это ж надо догадаться, кто до такого снизошел, а кто просто с удовольствием харкнул вам в душу. А кто-то наоборот: в глаза похвалил, а сам думает: «Редкостное дерьмо!» Что же касается критиков, у нас иная стезя. Мы — как фармацевты среди врачей. Образование почти то же самое, но людей лечить нельзя. Между прочим, как маститый критик, сейчас я сам себя опровергну. Для кого пишет писатель, по-вашему?
— Я полагал — для людей. Но вы, кажется, намерены доказать иное.
— Запросто! Писатель пишет для себя. В лучшем случае, для узкого круга своих близких. Как можно писать для тех, кого ты в глаза не видел и понятия не имеешь: чем они живут, о чем думают? Нет, конечно, если среди миллионов этих неизвестных вдруг найдется достаточно любителей твоих произведений — жизнь удалась. Настоящий писатель — тот, кто пишет для себя так, что это интересно другим. А если пытаться подладиться под мнение специалиста… Давайте присядем.
Лучинский опустился на скамейку возле цветочной клумбы, мимо которой они проходили. Карпов пристроился рядом.
— Тем не менее сейчас нашу судьбу решают именно дипломированные специалисты, — заметил он. — И с этим мы ничего не можем поделать.
— Если так думать, то конечно.
— А если думать иначе — нет? Вы верите в материализацию мыслей?
— Я верю в себя. И в счастливый случай. Хотя, случаю иногда не грех и помочь. Даю бесплатный совет. Зашифруйте свою фамилию в первых буквах абзацев. Лично я так и поступил. Конечно, шансов на то, что редактор или рецензент это заметят, немного, но вдруг попадется кто-нибудь пытливый. Сколько страниц вы уже написали? — переменил тему критик.
— Ноль, — мрачно ответил Карпов.