Высокая каменная стена была Якову нипочём, а для Мяурицио она явилась настоящей непреодолимой преградой, но тут он вспомнил про ворота с железной решёткой, через которые когда-то сюда пролез. Они пробрались между вычурными железными прутьями.
И невидимый барьер страха не стал для них препятствием, потому что был создан специально против людей, боящихся привидений. Надо сказать, что даже те, кто смеялся над верой в привидения, попав в эту зону страха, вдруг начинали верить в духов и удирали со всех ног. Да и большинство зверей боялись привидений, но меньше всех кот и ворон.
– Скажи-ка, Яков, – тихо спросил Мяурицио, – а ты веришь в привидений?
– Конечно, – ответил Яков.
– А ты хоть разок видал их?
– Нет, лично я нет, – сказал Яков, – но все мои родственники в прошлые времена крутились вокруг виселиц, где болтались повешенные. А то и на крышах замков с привидениями сидели. Там этих духов да привидений было навалом. Но у нашего брата хлопот с ними не было. Про такое я не слыхивал. Наоборот, наши с ними даже дружили.
– Да, – храбро сказал Мяурицио, – с моими предками было точно так же.
И невидимый барьер был уже позади. Теперь они оказались на улице.
Окна высоких домов были празднично освещены, потому что повсюду прощались со старым годом или готовились к встрече нового. Только немного машин были ещё в пути, да изредка попадались прохожие, которые, нахлобучив шапки на глаза, куда-то спешили.
Никто во всём городе и не подозревал о том грандиозном бедствии, которое готовилось на вилле «Кошмар». И никто не заметил толстого котика и обшарпанного ворона, пустившихся в неизвестном направлении, чтобы спасти мир.
Поначалу они думали, не обратиться ли им просто к первому встречному, но быстро отказались от этой затеи, потому что, во-первых, очень маловероятно, что кто-то вообще поймёт их мяуканье и карканье, разве что возьмёт их с собой и посадит в клетку, а во-вторых, они знали, что очень мало надежды на успех, когда животные просят человека о помощи. Это уже подтверждалось много раз, – даже когда было в интересах людей, они обычно оставались глухи к зову о помощи природы. Они видели кровавые слёзы многих животных и всё равно продолжали действовать так же, как всегда. Нет, от людей нечего было ждать горячего сочувствия, быстрой и решительной помощи. Но тогда от кого её ждать? Яков и Мяурицио не знали. Они просто шли всё дальше и дальше. По гладкому асфальту идти было легче, и всё-таки они едва пробивались сквозь слепящую снежную бурю. Но когда не знаешь, куда идёшь, то можно, по крайней мере, не очень торопиться.
Так шли они молча рядом, и вдруг Мяурицио тихонько сказал:
– Яков, может быть, это последние минуты нашей жизни, и потому я должен тебе непременно что-то сказать. Я никогда не думал, что подружусь когда-нибудь с птицей, а тем более с вороном. Но теперь я горд, что у меня такой мудрый и опытный в жизни друг, что я нашёл такого друга, как ты. Честно говоря, я тобой восхищаюсь.
Ворон откашлялся немного смущённо, а потом отвечал хрипло:
– Я тоже никогда не думал, что моим закадычным другом-товарищем станет знаменитый деятель искусств, да ещё к тому же такой стиляга. Я не знаю, как бы это поточнее выразиться. Хорошим манерам и приличным выражениям меня никто не учил, дружище. Знаешь, я ведь, считай, просто самый обыкновенный бродяга, то здесь я, то там, кое-как перебиваюсь в жизни. Я не так образован, как ты. Косматое кривое гнездо на шаткой ветке, в котором я вылупился из яйца, было просто вороньим гнездом, а родители мои были самые обыкновенные вороны. Даже очень, очень обыкновенные. Меня никто особенно не любил, да и я сам тоже. И музыкального слуха у меня нет. Я никогда не знал красивых песен. Но я представляю, как это здорово, когда такое умеешь.
– Ах, Яков, Яков! – воскликнул котик, очень стараясь не показать, что он вот-вот расплачется. – Я вообще происхожу вовсе не из старинного рыцарского рода, и мои предки вовсе не были из Неаполя. Честно говоря, я сам не знаю, где этот Неаполь находится. И зовут-то меня не Мяурицио ди Мяуро, это я выдумал. На самом деле меня зовут Мориц, просто Мориц, и всё. Ты хоть знаешь, по крайней мере, кто были твои родители, а я и этого не знаю, потому что я вырос в сырой дыре подвала среди бродячих кошек. Там то одна, то другая кошка со мной играла и говорила, что она моя мама, когда ей было охота. Все другие котята были сильней меня: если какой корм перепадал, то мне он не доставался. Поэтому я и остался таким маленьким, а аппетит у меня такой большой. И вовсе я никогда не был знаменитым миннезингером. У меня и голоса-то красивого никогда не было.
Они долго молчали.
– А зачем ты всё это выдумал? – спросил наконец Яков задумчиво.
Котёнок ответил не сразу.
– Сам толком не знаю, – признался он. – Это было мечтой моей жизни, понимаешь? Мне так хотелось быть знаменитым артистом – большим, красивым, элегантным, с шёлковым белым мехом и красивым голосом. Чтобы все меня любили и мною восхищались.
– Гм, – произнёс Яков.