Пушкин и Грибоедов

Не кончаются дискуссии, истинно ли влюблен Онегин в Татьяну-княгиню или ищет «соблазнительной чести» флирта, который был обиходным для него когда-то. В ход идут самые разнообразные аргументы. Но чтобы получить искомый ответ, не достаточно ли опереться на маленькую деталь? После неожиданной и ошеломляющей встречи с Татьяной Онегин покидает раут в смятении. Он анализирует (разносторонне!) обуревающие его чувства: «Досада? суетность? иль вновь / Забота юности – любовь?». И он не спешит с решением! Он может сетовать на себя за то, что упустил возможность счастливой любви. Он проверяет, не суетность ли поселилась в его сердце. Полагаю, если бы Онегин обнаружил в себе недобрые чувства, он не стал бы преследовать Татьяну. Зато итоговое решение принимается твердо: «Сомненья нет: увы! Евгений / В Татьяну как дитя влюблен…» Это сравнение тоже встречается не впервые. В третьей главе с его помощью любовь Татьяны противопоставлялась интригам светских кокеток:

Кокетка судит хладнокровно,

Татьяна любит не шутя

И предается безусловно

Любви, как милое дитя.

Применительно к Татьяне сравнение воспринимается органичным: в ту пору героиня фактически вся еще милое дитя. Применительно к многоопытному Онегину, который в любви считался «инвалидом», сравнение неожиданно, но оно выявляет непреднамеренный, непосредственный, истинный характер его любви. На этом сравнении держится весь стихотворный фрагмент, это оценка поэта, но усмотреть и оценить это доверено читателю.

Поэтические детали такого рода – надежные опоры для весьма серьезных наблюдений.

РЕСУРСЫ СТИХА. «Евгений Онегин» написан самым распространенным и, по единодушному убеждению исследователей, самым разговорным размером русской поэзии. При всем том двухстопные размеры, хорей и ямб, в русской поэзии – своеобразная фикция. «Чистые» ямб и хорей возможны лишь на ограниченном пространстве, либо они должны создаваться экспериментально. К примеру, таким ритмическим экспериментом предстает ломоносовское «Вечернее размышление о божием величестве при случае великого северного сияния»:

Лице свое скрывает день;

Поля покрыла мрачна ночь;

Взошла на горы черна тень;

Лучи от нас склонились прочь;

Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет, бездне дна.

Вот образец «чистого» четырехстопного ямба, с четырьмя ударениями в строке. Однако даже в строгом по форме стихотворении в четырех из восьми строф и хотя бы в одной строке из шести в этих четырех строфах поэт не сумел (а как показывает черновик – и не захотел) выдержать чистоту эксперимента и включил отдельные строки с тремя ударениями. Дело в том, что в русском языке обильны многосложные слова, а потому подбор только двусложных слов, или спаренных односложных, или сочетания трехсложного слова с односложным, к тому же при соблюдении заданного ритма в чередовании ударных и безударных слогов, становится занятием затруднительным или открыто нарочитым. Органичнее для русского языка трехсложные размеры стиха.

Однако ямбы и хореи широко вошли в русскую просодию и не имеют намерений из нее выходить; введено обыкновение, согласно которому не каждая стопа обязана нести ударение, допускаются стопы безударные, пиррихии, или, напротив, двухударные, спондеи. Но это важное допущение и делает ямбы и хореи мифическими.

«Традиционное определение гласило: метрической основой силлаботонического стиха является правильное чередование ударных и безударных слогов. Это определение хорошо подходило для русских трехсложных размеров, но уже в применении к двусложным размерам с их “пропусками схемных ударений” требовало самых неудобных оговорок»97.

Фактически по метрической схеме двустопных размеров располагается живая речь с широким диапазоном колебаний. По данным Л. И. Тимофеева, «в стихотворной практике четырехударные строки <в четырехстопном ямбе> дают обычно около 30,0% встречаемости, большая часть строк несет по три ударения, около 10,0% приходятся на двухударные строки»98. Живое разнообразие ямба обуславливается и тем, что компоновка отмеченных разноударных строк самая непринужденная, свободная.

Возьмем онегинское двустишие «Лай, хохот, пенье, свист и хлоп, / Людская молвь и конский топ!» Первая строка может быть втиснута в метрическую схему ямба, но для этого надо будет сломать живое звучание слова и декламировать нарочито: «Лай, хó / хот, пéнь / е, сви′ст / и хлóп»; при естественном чтении никто так читать не будет. «В языке стопы нет, – отмечает Л. И. Тимофеев, – это условное понятие, мы произносим не стопы, а строки, состоящие из слов с реальными словесными ударениями» (с. 131–132). Возникнут живые паузы: «Лáй, / хóхот, / пéнье, / сви′ст / и хлóп». Но выяснится, что строка имеет не положенные четыре, а пять ударений (первая стопа двухударная, это спондей), и за счет «внештатного» ударения смещается ударение в стопах: «хóхот, пéнье», двухсложные слова с удареньем на первом слоге, звучат по метрической схеме хорея.