Пушкин и Грибоедов

На политическом фланге наблюдаются наиболее значительные потери. Гордое и емкое слово «свобода» ужало свое содержание настолько, что чуткий к слову поэт предпочел синоним, различая личное и общественное наполнение понятия. Об этом с предельной ясностью свидетельствует черновик письма А. И. Казначееву, управителю воронцовской канцелярии (июнь 1824 года, подлинник по-французски): «Единственное, чего я жажду, это – независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь ее». Именно на данном отрезке этот синоним в письмах Пушкина устойчив.

Политическая подоплека духовного кризиса Пушкина очевидна. Но огонь, вспыхнув, быстро охватил все здание. Как раз к началу работы над романом в стихах, к середине 1823 года, кризис вызрел. Его кульминация и программа – стихотворение «Демон». Оно симметрично распадается на две равные по объему части. В первой изложена система воззрений юного поэта. Она включает универсальное по ширине обобщение: «все впечатленья бытия», которое следом поясняется широким перечнем выбранных предметов: взоры дев, шум дубровы, пенье соловья, возвышенные чувства, свобода, слава, любовь, вдохновенные искусства. Во второй части обозначена контрастная система нигилизма, которой владеет «злобный гений» (так оформляется голос внутренних сомнений). Она тоже безразмерно широкая: не заслуживает одобрения «ничего во всей природе», конкретизирующий перечень сведен к минимуму, зато выбраны вершинные ценности: «не верил он любви, свободе».

В стихотворении нет ответов на очень важные вопросы: преуспел ли в своей агрессии «злобный гений»? Обратил ли он поэта в свою веру (точнее – в свое безверие)? Посеял ли сомнение, не искоренив веры? Сохранил ли поэт свои опоры? Ситуация нарочито оставлена открытой. В контексте пушкинского творчества, если судить по результату, ответы на возникающие вопросы возможны, и они, пожалуй, неожиданны. Большинство объявленных предметов поэзии (впечатленья бытия, природа, возвышенные чувства, любовь, вдохновенные искусства) не только выстояли, но и упрочили свое значение. Чувствительный удар претерпела, но удержалась в сфере ценностей слава. Может даже возникнуть вопрос: что же это за кризис, если эстетический идеал выдержал натиск скептицизма? Но таков итог, а бой за сохранение идеала был мучительным, ожесточенным, длительным.

Ранее Пушкин руководствовался иным, возвышенным значением слова «свобода» («Хочу воспеть Свободу миру

…»). Теперь для себя поэт закрепляет редуцированное понятие, синоним «независимость». Демон не верил свободе – и частично преуспел в своем влиянии на поэта, но не до конца: от борьбы за свободу в общественном смысле в новой ситуации приходилось отказываться, но внутренняя потребность свободы оставалась неискоренимой.

Пушкин понимал: «служу и не по своей воле – и в отставку идти невозможно» (брату 25 августа 1823 года). Все равно он проявляет упрямство. Мечтая получить денег за «Онегина», Пушкин заключает: «…я не шучу, потому что дело идет о будущей судьбе моей, о независимости – мне необходимой» (Вяземскому, апрель 1824 года).

О том, насколько напряженным было состояние поэта, свидетельствует авантюрный поступок. Пушкин попытался воспользоваться двусмысленностью решения правительства: его же не отправляли в ссылку, просто был перевод по службе. Он пишет прошение об отставке! Подоплека: получает свободу – и вольным возвращается в Петербург!

Он понимал, что у него было мало шансов на успех, но и последние рухнули по стечению обстоятельств: на стол высокого начальства практически в одно время легли три документа. Пушкинское прошение парировалось доносом Воронцова с просьбой перевести куда-нибудь нерадивого чиновника, а еще выпиской из перехваченного полицией атеистического письма поэта (в последнем случае он нарушил свое обыкновение: «Сноснее нам в Азии писать по оказии»).

Пушкин получил отставку, но не получил свободу и был отправлен теперь уже в действительную ссылку – в деревню под полицейский и церковный надзор. К тому же эта ссылка была бессрочной – до очередного царского повеления.

Вяземского ужаснула весть о деревенской ссылке поэта; он расценил это чрезмерное наказание бесчеловечным убийством. Он не был уверен, что «одна деятельность мыслей» способна выдержать такое испытание. Для этого «должно точно быть богатырем духовным» (А. И. Тургеневу 13 августа 1824 года).

Ситуация в деревенской (ссылочной) жизни оказалась двойной – тяжкой и целительной («…скучно, да нечего делать; здесь нет ни моря, ни неба полудня, ни итальянской оперы. Но зато нет – ни саранчи, ни милордов Уоронцовых» – Д. М. Шварцу, черновое, начало декабря 1824 года). Тут прямая возможность путаницы оценок, если они даются без уточнений. Чтобы верно понимать эмоции и связанные с ними размышления Пушкина, необходимо учитывать жизненные обстоятельства, с которыми они связаны.